Вслед кувырком

Сейчас Чеглока охватывает тот же восторг. Конечно, думает он, этот сон был знаком, посланием… потому что сегодня луна такая полная, как только можно мечтать, эту кость запустила рука побольше руки Чеглока. И он тоже — разве он не игральная кость в той же самой руке? И все они, включая Полярис?

— Метни меня, — молится Чеглок, ощущая восторг от того, что его взял, встряхнул и метнул великий Шанс. — Да буду я катящейся костью в руке твоей…

Чеглок взмывает и камнем падает вниз. Сердце его описывает параллельную траекторию — нет, наоборот, тело служит ведомым, его тащит это сердце с множеством граней. Он закрывает глаза, наслаждаясь опасностью слепого полета, зная, что если даже ничему другому не может доверять в этом мире, то может довериться дару, которым благословил его Шанс в миг Становления: силы, инстинкты и чувства, давшие его расе господство над воздухом и над всем, что в нем.

Органы чувств выносятся вперед, стелются вдоль вихревых потоков температуры, влажности, направления, скорости, зон захвата и поясов высокого и низкого давления, осадков, электрических потенциалов, и Чеглок уже не знает, где кончается его тело и начинается небо. Конечно, даже при закрытых глазах острые слух и обоняние многое говорят ему о среде, и постоянный поток информации достигает его в осязательных ощущениях, поступающих через перья к коже. Общий поток физических и псионических данных преобразуется нервной системой в живую карту, чьи постоянно меняющиеся контуры отражают мельчайшие подробности окружающего мира. Сегодня, например, цапля, которую он раньше слышал, взлетела и быстро удаляется, направляясь вниз по воздушным потокам. В четверти мили к западу плывет переплетение жгучих парусов на высоте едва в шестьдесят футов, поддерживая себя в воздухе струями сжатого гелия из прозрачных бахромчатых розово-зеленых плавательных пузырей. Их окружают насекомые, пирующие на живой еще добыче, обернутой ядовитыми щупальцами: птицы, рыбы, грызуны, змеи. Насекомых сменяют на пиру летучие мыши, порой попадающие в длинные щупальца, которые их парализуют и медленно переваривают. Все это (и многое другое) Чеглок воспринимает инстинктивно, не напрягаясь.

И даже с закрытыми глазами он не слеп к подробностям раскинувшегося внизу ландшафта. Завихрения воздуха и перепады давлений дают ему отчетливое ощущение места, где стоят палатки, угасающего костра, строений термантов, тотемных деревьев и нож-травы, скачущей воды ручья. В двух милях к востоку, на опушке медленно движущегося леса странствующих кленов и дубов, пасущихся на водоносном слое под плотным облаком ночных птиц и бабочек, на почти предельном расстоянии его восприятия, планирует под луной стая летающих гиен, следуя за двумя гризлерами на почтительном расстоянии. В миле к югу Чеглок отмечает простое глинобитное обиталище изгнанника, салмандера по имени Фестус, с которым они остановились поторговать и обменяться новостями накануне. Но ни других пентад, ни изгнанников, ни нормалов он не обнаруживает.