Вслед за Эмбер

Она вздохнула и сказала, что мама истощена грудным вскармливанием «до предела» и послала ее купить кое-что для ребенка. Сказала, что та не выходит из дома, а порой и вовсе не встает с постели. И вот так, ни с того ни с сего, у нас как по волшебству появилось что-то общее, мы занимались практически одним и тем же – делали покупки для чужого ребенка! Ирония и романтика – вот как это ощущалось, неловко и в то же время трогательно. Один шанс на миллион, что мы встретимся здесь вот так, как будущие мама и папа. Это было послание, написанное большими буквами в воздухе, Эмбер тоже заметила, нужно быть слепой, чтобы не видеть. Она очень старалась вести себя непринужденно, но меня ей было не обмануть. Я знал: она чувствовала то же, что и я. Поскольку ребенок миссис Диринг родился всего на пару месяцев раньше малыша Вики, у Эмбер в распоряжении было много безопасных тем для разговора: раннее развитие мозга, мелкая моторика и все такое. Я взял игрушку-сортер.

– Что такого полезного в том, чтобы приучить нежный юный ум к идее, что мыслить вне квадратных рамок нехорошо? Или вне овальных, или пятиугольных? – спросил я.

Эмбер уперла руки в боки.

– Сначала нужно знать форму, иначе как ты поймешь, что совершил прорыв? К тому же самой природой задумано, что у всего есть формы: апельсины круглые, морские звезды – в форме звезды, пчелиные соты – шестиугольники.

Оглядевшись, она взяла в руки лошадку на палке и покрутила ею в воздухе.

– Я всегда считала их варварскими, как будто голова насажена на копье.

Она засмеялась и, немного помедлив, выбрала вместо этого лошадку-качалку с дерзкой надписью «Никогда не рано начать кататься!».

– Давай я понесу.

– Не нужно.

– Она тяжелая.

– Я сильная.

По пути к кассе мы наткнулись на садовые стулья и столы, широко раскрытые зонтики и кучу барбекюшниц, загораживающих шезлонги. Ради смеха Эмбер села в один из шезлонгов, откинулась, положив руки за голову, будто расслабляется на солнышке. Вслед за ней я прилег на соседний, наши подлокотники соприкасались. Это было сказочно: словно мы дома, вдвоем, такой уютный кусочек семейной жизни, скрытый от всех в огромном пространстве магазина, как сцена в театре, которая появляется, когда поднимается бархатный занавес. Я почувствовал, что значит быть с Эмбер вместе, вдвоем где-то в своем мирке. Ее мать готовила и присматривала за ней, так что Эмбер выглядела намного здоровее, чем в последний раз, когда мы виделись. Она немного набрала вес, это ей шло. Она оживилась, когда рассказывала о родах матери, и я все время кивал, хотя, признаться, не все понимал: схватки, секунды, сантиметры… Не знаю, как все это соотносится с родами, но общую идею я уловил: когда ребенок появляется на свет, женщине больно.

– Мама такая… храбрая. Ребенок чудо. Но иногда тяжело. Мама понимает, что девочка никогда не узнает папу. – На мгновение Эмбер замолчала, прикусив нижнюю губу, затем словно отмахнулась рукой от эмоций. – Я в порядке. – Она посмеялась над собой. – Правда. Я так счастлива за маму. Она назвала дочь Грейси, Грейси Эмэ Диринг, второе имя на французском означает «любимая». Чтобы она никогда не сомневалась, насколько любима, несмотря на ситуацию, в которой родилась… Мама овдовела и все такое.

Ее эмоции, должно быть, были связаны со смертью отца, но я нутром чувствовал, что они были связаны и со мной… Похоже, ее чувства ко мне вовсе не умерли.

Видимо, моя догадка была верна, потому что через два дня, в воскресенье, Эмбер неожиданно позвонила и пригласила в Конюшни на ужин. Был уже полдень, и она спросила, смогу ли я прийти к шести вечера. Я не смел и надеяться, что она готова снова встречаться со мной, но вдруг? Это было… как досрочное освобождение за хорошее поведение, хотя я даже не знал, готов ли к такому повороту событий. Когда я вошел с бутылкой красного вина в руке, мне впервые пришло в голову, что офицером по условно-досрочному освобождению была Эмбер и уж точно не ее мама. Миссис Диринг подхватила вино и поставила на боковой столик, но мы так и не прикоснулись к нему в тот вечер. Она поправилась из-за ребенка, выглядела усталой, ворчала, видимо, тоже из-за него. Больше всего она была недовольна тем, что я нахожусь рядом с ее дочерью. Я чувствовал, что в ее картине мира я появился преждевременно. Более того, миссис Диринг, родившая ребенка так поздно, вела себя как паникерша, дергаясь по каждому пустяку. «Осторожно закрывайте дверь, ребенок спит», «Не пускайте кошку, из-за нее ребенок может задохнуться» и «Шшш!» на каждое слово, произнесенное не совсем шепотом, или шаг, сделанный не на цыпочках. В такой ненормальной тишине даже падение булавки было бы подобно взрыву бомбы!