Вслед за героем

Котелок мой оказался на месте. Найти его не составило труда: я отлично запомнил ориентиры, так что узнал их даже ночью.

Взяв котелок, я с большой осторожностью подполз к ближайшему танку и подложил под гусеницу мину. Вынул из кармана трехметровый сверток бикфордова шнура, соединил его с капсюлем-взрывателем и вложил в отверстие взрывателя.

Теперь оставалась самая трудная часть задуманного дела — зажечь шнур. Это я решил сделать под брюхом танка, там было безопаснее всего. Вспышка спички была короткой, шнур загорелся моментально. Я, прикрывая своим телом конец огненной струи, направил ее на землю. Теперь надо было спешить! В моем распоряжении триста секунд — пять минут. Далеко ли я могу уползти, соблюдая все предосторожности? Оказывается, далеко.

Когда до моих ушей дошел громкий звук взрыва, я уже миновал последние заставы немцев; их панические голоса раздавались далеко за моей спиной.

Однокашники были рады моему возвращению. Я их и накормил кашей из моего котелка. Но на этот раз она мне показалась вкуснее, чем всегда, верно, потому, что с трудом досталась. Утром наша разведка сообщила, что немцы бежали из хутора. На память о себе они оставили развороченную гусеницу танка. А подбитого «тигра», наверно, уволокли на буксире. Ну, вот, кажется, и все, что можно сказать об этом самом котелке… Я теперь его берегу больше, чем прежде. Ведь как-никак, а немец капитулировать должен. Тогда я рядом с первой записью на донышке напишу вторую и последнюю, вроде того… «Берлин, такого-то числа и месяца тысяча девятьсот сорок пятого года».

У всех на лицах засветилась улыбка, как будто и в самом деле гитлеровцы уже выслали своих парламентеров.

— А ты зря не скромничай, — заметил лейтенант, командир саперов, — не то мне придется дополнять твой рассказ.

Слушатели с удивлением перевели свои взоры на командира, недоумевая, чем же может дополнить он рассказ Шкуракова.

— Командование отметило подвиг Шкуракова, — сказал лейтенант, — он у нас теперь кавалер ордена Славы третьей степени.

Пока сапер вел свой рассказ, курильщики столько напустили махорочного дыма, что дышать стало трудно. Чья-то заботливая рука открыла дверь. Мы вдохнули свежий воздух. Никто из нас не заметил, как на пороге появились две фигуры, и когда при последних словах лейтенанта раздался возглас:

— Разрешите поздравить, товарищ старший сержант, с высокой наградой! — мы оглянулись и увидели перед собой двух неразлучных друзей — Андронова и Мадраима.

Андронов спустился первым, и обратившись к Головне, отрапортовал:

— Пленные по приказанию майора Абдурахманова доставлены в армейскую комендатуру. По приказанию полковника Лебедева выполнял боевое задание в расположении роты капитана Александрова.

Он отошел в сторону, и Головне пришлось выслушать рапорт Мадраима.

— После лечения в госпитале вернулся в часть. По приказанию полковника Лебедева направлен в батальон майора Абдурахманова. Вам пакет от полковника, — добавил он, вынимая из-за пазухи небольшой конверт, запечатанный сургучными печатями.

— Гм… «Совершенно секретно», — пробурчал Головня, пробежав глазами адрес. — Тогда я, пожалуй, удалюсь. Вы пойдете со мной или останетесь?

Я решил остаться.

Шкураков и Мадраим наперебой задавали друг другу вопросы:

— Жив-здоров?

— Ну, а ты как?

— Гляди сам.

Пришедших окружили солдаты, которые тоже забросали их вопросами. Мадраиму снова пришлось бы рассказывать с начала до конца всю историю своего ранения, лечения, поездки в Ташкент, но тут Шкураков, взяв под руку Мадраима, подошел с ним ко мне и сказал:

— Вот наш знаменитый Мадраим-Кундак.

— То есть как, — Кундак? За последние дни я с ним встречался несколько раз и слыхал, что его зовут Мадраим Мадумаров.

— Все это правильно по паспорту, вернее, по красноармейской книжке, — заметил сапер. — Но если взглянуть глубже в его биографию, то он — Кундак.

Я начал догадываться, что за всем этим скрывается какая-то интересная история. И стал допытываться.

— Верно, старшему сержанту такое прозвище дали в Узбекистане?

— Не угадали, товарищ лейтенант! Это его так прозвали за то, что он неаккуратно прикладом пользуется.

— Интересно, как это у него получилось. Расскажи, Шкураков, — закинул я удочку.

— Длинная история, товарищ лейтенант, — ответил Шкураков, — сам он об этом лучше расскажет.

Тут меня поддержали обступившие солдаты:

— Давай, Шкураков, рассказывай!

— Ты ж мастак байки балакать.

— Не тяни!

В конце концов, явно польщенный нашими просьбами, Шкураков согласился. Он зажег от старых плошечек две новые, сел за стол и начал рассказывать. Впоследствии я опубликовал этот рассказ во фронтовой газете.

Мадраим-Кундак

Андронов, плотно прижимаясь к земле, полз в сторону леса, который не столько виднелся, сколько угадывался в этом кромешном мраке: размытые очертания леса почти сливались с небом.

«Где же Мадраим», — думал Андронов, изредка останавливаясь и прислушиваясь.

Минные поля давно остались позади. Сапер Шкураков, провожавший разведчиков, шепнул на прощанье:

— До леса рукой подать, а там вас ни один фриц не сыщет.