Вслед за героем

— Нет, лейтенант, все-таки до абдурахмановского батальона далековато, — показав на запад, он добавил: — Там сейчас горячие дела… А впрочем, надеюсь, что мы скоро соединимся. Когда наши части закончат окружение…

К вечеру из штаба полка прибыл приказ: впредь до особых распоряжений не предпринимать самостоятельных действий.

Уже наступили сумерки, когда сверху, у входа, раздался голос:

— Разрешите войти?

— Войдите.

Каково же было наше удивление, когда мы при свете лампы увидели знакомую фигуру Мадраима — уже только с одним чемоданом.

— Товарищ капитан, прибыл в распоряжение командира батальона майора Абдурахманова.

Здоровое круглое лицо Мадраима выражало одну просьбу, одно желание, чтобы его поскорее отправили дальше.

Александров еще ничего не успел ответить, как послышался громкий шепот Андронова:

— Ай да Мадраим!

— Как же я тебя отправлю к майору? — спросил, улыбаясь, капитан.

— А мы сами доберемся, товарищ капитан.

— Кто это мы?

Мадраим смутился, но Андронов подсказал:

— Так что, он и я…

Все рассмеялись. А капитан сказал:

— Там посмотрим, а сейчас разыщи старшину Сметанина, знаешь?

— Знаю, товарищ капитан, с одного года воюем.

— Ну вот, пусть он тебя снабдит всем, что положено солдату.

— Есть, товарищ капитан!

Темные, с лукавинкой глаза Мадраима радостно светились.

Я вышел из КП вместе с Мадраимом и Андроновым.

Дождь прошел. Над горизонтом, как большой медный таз, висела луна. В ее мягком свете все принимало фантастические очертания.

Сержанты в сопровождении ординарца скоро скрылись во мраке, и я остался один.

Вокруг стояла тишина, которую можно было бы назвать мирной, если бы не было известно, что где-то притаился враг, готовый к внезапному нападению.

В нескольких десятках метров от меня зафырчала машина и, не зажигая фар, скрылась за домом с разбитой крышей. Слышались приглушенные голоса, лязг оружия, мелькали расплывчатые силуэты людей.

Чем больше сгущался мрак, тем ярче мерцали звезды, точно горячие угли, рассыпанные по небесному своду.

— Пойдемте ужинать, — услышал я голос. Рядом со мной стоял ординарец капитана.

Видно, я долго пробыл в одиночестве, так как возвратившись на КП, застал там Андронова и Мадраима в полном боевом снаряжении — они слушали последние указания капитана.

— Чтобы к рассвету быть здесь. — Бросив взгляд на часы, капитан добавил: — В вашем распоряжении пять часов.

— Куда это вы? — спросил я друзей, когда они направились к выходу.

— «Язычка» достать, товарищ лейтенант, — ответил Андронов, — счастливо оставаться.

— В добрый путь!

Плотный солдатский ужин мы заели ароматным и сочным урюком.

— Подарок Мадраима? — спросил я капитана.

— Да. Вон в углу целый кулек стоит. Это, говорит, ваша доля. Отказаться нельзя: обидится!

У двух телефонных аппаратов, стоявших на ящиках, дежурил степенного вида связист. Он, не торопясь, с аппетитом жевал вкусные плоды и с шумом разгрызал крепкие косточки урюка.

— Ну как, Савельев, вкусно?

— Так точно, товарищ капитан, дюже вкусно. Должно быть, много этой сладости у них в Узбекистане.

— Много, — ответил я за капитана. — Приезжай, увидишь.

— Это уж, надо полагать, когда война кончится.

— Да, надо полагать, — согласился капитан.

Мы разговорились с Александровым о тыле и фронте, о театре и немецких минометах, о литературе и о втором фронте, который, кажется, зашевелился наконец, — о чем только мы не говорили.

Несколько раз телефонный зуммер прерывал нашу беседу, приходили с переднего края связные от командиров взводов. Старшина о чем-то шепотом докладывал замполиту. Александров, закрыв глаза, молча слушал его и только кивал головой.

— Ладно, ладно, учту. Как там, все в порядке?

— Усе в порядке, — отвечал уже громко украинец старшина.

Когда старшина ушел, капитан сказал:

— Это мой старый соратник. Участник первого боя под моим командованием, когда я еще был инструктором политотдела… Немного странно, правда? Инструктор политотдела в роли командира. Если вам интересно, я расскажу, как это случилось.

Может ли быть военному журналисту неинтересен подобный рассказ?!

Рассказ капитана Александрова

К сожалению, я не запомнил, какой это был день — солнечный, пасмурный, жаркий или прохладный. Ведь для рассказчика необходимо ввернуть где-нибудь описание природы, передать настроение. Да и на местности мне запомнились только ее тактические особенности: горка, овражек, лесок. Когда я добирался до переднего края, у меня в голове была одна забота: как бы получше провести с солдатами беседу, к которой я тщательно подготовился. Перед отъездом начальник политотдела дивизии напутствовал меня такими словами:

— К беседе, судя по конспекту, вы подготовились хорошо. Но, лейтенант, учтите, что не только это решает успех. Наша задача — пробиться к сердцу каждого солдата. А оно застыло в боях, среди грохота орудий и стонов умирающих товарищей. Поэтому вам следует быть не просто лектором, обязанным по долгу службы прочесть «от и до», но в первую очередь — посланцем партии…

Кстати сказать, и лекция моя была на тему об организующей роли партии в Великой Отечественной войне.