Вслед за тенью. Книга вторая (СИ)

— Да не то слово!

— Давай оставим этот клуб, Маш, ладно? Хоть ненадолго… Меня сейчас больше всего интересует, почему о результате той экспертизы смывов с твоих пальцев я узнаю только сейчас? Почему ты не сказала мне сразу? Там, в лесу?

— Потому что ты трусиха! И сразу бы отказалась мне помочь. Короче, считай, сделала я это для пущего драматического эффекта, ясно!

— В общем, так, Маш: если ты хочешь, чтобы я участвовала в твоих… эммм…

— Приключеньках, — услужливо подсказала мне она.

— Да. Участвовать в них я стану только при одном условии: ты не будешь использовать меня в темную. Я должна знать всё, Маш. Сразу и в подробностях. И без этого твоего «драматического эффекта». Ясно?

— Не вопрос — всё решаемо!

— И ещё: если у тебя есть результат экспертизы того порошка, то Мишин компромат на тебя превращается в пустышку, понимаешь? В правовом смысле, я имею в виду.

— «В правовом смысле», — передразнила меня Машка. И выдала: — а как я докажу, что на том видосике именно тот порошок, на который экспертиза сделана, а?

На это с ответом я не нашлась.

— То-то же! Тоже мне юрист-консультант выискался! Ладно, замётано: буду сообщать тебе всё как на духу. Сразу, как узнаю. Всё! Мозг уже дымится! Хорошо, что завтра ко второй!

— Мне — к третьей.

— Тебе ваще лафа! Всё! По норкам! Спать пора!

— Ну, наконец-то… Спокойной ночи.

— Взаимно, — откликнулась Марья и отвернулась к стенке. Видимо, чтоб совсем ничего от сна не отвлекало.

Глава 49 Неразбериха

Веки горячило непонятное тепло. Я потерла их спросонья и повернулась на бок, с головой накрывшись одеялом. Вместе с чириканьем воробьев за окном в мой приятный сон ворвалось утро, а кадр очередного «кино» из «сериала» о детстве — его раннего, абсолютно счастливого периода, которым мозг снова баловал меня, казалось, всю ночь напролет, — вдруг завис на мгновенье и стал рассыпаться на мельчайшие пазлы. Их, похожих на мелкие крошки, бойко выдувало из памяти непонятно откуда взявшимся сквозняком. Он мигом унес прочь разрозненные «кусочки» моего счастливого прошлого, освободив место ворвавшимся в уши звукам и ощущениям из неспокойного настоящего.

Шустрая ватага воробьев за окном расчирикалась не на шутку, видимо, вступив в бой за очередную вкусняшку, припрятанную под мохнатым слоем выпавшего за ночь снега. Вкусняшками этими ежедневно щедро снабжал скворечник, прикрепленный к стволу «моего» дерева, наш дворник и охранник в одном лице — добрый улыбчивый дядька средних лет в военной шапке—ушанке и с объемной метлой на перевес. Свою молчаливую спутницу он шутя величал «Шурочка» и каждое утро с ее помощью заботливо укутывал снегом «пятачок» вокруг этого самого дерева. Резкий и воинственный щебет пернатых забияк не притуплял ни трехкамерный стеклопакет на окнах, ни толстое пуховое одеяло, под которым я спряталась. К тому же под ним стало жарко. Я выбралась из своего глухого окопа и лениво приоткрыла глаза. И стоило только разлепить веки, как взору предстала стена, у которой был расположен мой диван и с которой за полгода проживания в этой комнате я практически сроднилась. Оклеенная приятными глазу обоями пастельных тонов, в это утро она была сплошь усыпана солнечными зайчиками. Яркие игривые лучики холодного декабрьского солнца без проблем «залетали» в окно, ведь Маша уже успела раздвинуть шторы, и во всю «скакали» по стенам, по нашему с ней полированному столу у окна и даже по моей подушке, успев достаточно ее прогреть.

С детства не жалую перегретую подушку, поэтому всегда стремлюсь оставить окно на ночь чуть приоткрытым, чтоб слегка «сифонило» и охлаждало ее саму и разметавшуюся по ней копну моих буйных волос. Дома, в спальне, с этим проблем не возникает, но здесь Маша вечно ворчит, если через окно «сифонит», поэтому норовит захлопнуть его поплотнее, потому как, по ее мнению, «мы совсем не пингвины, а райские птички, которым критически нужно тепло».

Вот и приходится частенько парить затылок, к примеру, как прошлой ночью. Косу на ночь я заплетаю своеобразно — вплетаю в нее только нижнюю треть длины волос. Потому что если плести от затылка, то «ствол» ее выходит плотным и толстым, что очень мешает спать: лежишь с вечно вспотевшим затылком, словно на дополнительной, «приклеенной» к нему подушке. Полина, наша помощница по хозяйству, еще в детстве предложила этот своеобразный способ заплетать косу «свободной, чтобы по утру просыпаться бабочкой, а не гусеницей в коконе», как она тогда говорила.

— Маааш, зачем ты шторы распахнула? — капризно пробурчала я, — И так ведь жарко, как в парной… Опять вчера окно замуровала, что ли? И когда ведь успела…

Ответа на мое ворчание не последовало. Я осмотрелась по сторонам повнимательнее и поняла, что пребываю в комнате в полнейшем одиночестве. Подруга явно ушла на занятия «догрызать гранит науки»: постель ее была убрана, а на письменном столе привычно виднелся листок бумаги.

— Успею ещё прочитать твое ЦУ, — проговорила я. Сладко потянулась под одеялом и привычно залюбовалась «своим» деревом за окном.