Вслед за тенью. Книга вторая (СИ)

— Да вы же изворотливее его! Правда, на него я так активно, как на вас, не наседала…

— Это факт, да…

— Откуда вам знать?

— Верю в то, что не наседала. Абсолютно и безоговорочно. Эта честь была предоставлена исключительно мне. Во всех смыслах: прямом и переносном. — заявили мне, потянув за локон, намотанный на палец.

— Что вы хотите сказать? — И тут меня осенило: — Да вы! — возмутилась я и наполовину выбралась из-под одеяла, — Вы со своими намеками! Знаете что?!

— Что?

— Зачем вы постоянно все переворачиваете и «слетаете» с темы?! Мы говорили о папе, а вы опять об этом!

— О чем, об этом? И почему опять? — уже вовсю подтрунивали надо мной. Впрочем, вполне дружелюбно.

— Так всё! Разговор окончен!

— Согласен. Не бунтуй. И голову верни на место.

Я вгляделась в лукаво улыбающееся лицо и не заметила в нем ни издевки, ни сарказма.

— Ладно, — успокаиваясь, согласилась вернуть «голову на место» — на его плечо. И пробурчала, скорее для проформы: — Как же с вами трудно… Вечно виляете.

— Обхожу острые углы, — поправили меня.

— Это папа — острый угол?!

— Не сам. Информация о нем может стать травмирующей.

— Для кого?

— Для тебя. Закрыли тему. Тебе нужно отдохнуть. В идеале — поспать. Время ещё есть.

Я лежала, прислонившись щекой к его плечу и ощущала стойкое дежавю. В голове что-то торкнуло, а перед глазами стали неспешно всплывать «кадры» из моего давнего детства:

Мы с папой лежим на моей покрытой любимым покрывалом постели. Он рассказывает мне сказку про богатырей. Я слушаю, положив голову ему на плечо. Он читает сказку по памяти — слово в слово, как в книжке, хотя она лежит на тумбочке. Дедушка так не умеет.

«Тридцать три — это много, пап», — прерываю я его.

«Согласен. Когда вырастешь, тебе будет достаточно и одного, но настоящего».

«Какой это — настоящий, пап?»

«Тот, который сделает тебя счастливой».

«Как это счастливой?»

«Это значит, он будет тебя любить… Защищать… И баловать. Иногда».

«Как ты?»

«Примерно».

«А он будет покупать мне мороженое?»

«Конечно!» — смеясь, отвечает он.

«Фисташковое?»

«А какое же ещё?! Это ж единственное, которое ты любишь!»

«Да. Никакое другое мне не нравится».

«Ну вот, видишь, какая ты привереда! Ты же другое даже пробовать не хочешь. А может, оно бы тебе тоже понравилось».

«Нет. Я уже выбрала фисташковое. Мне нравится только оно! А что это — приве…реда?»

«Это тот, кому трудно угодить».

«Что значит угодить?»

«У этого слова целых два значения, дочь».

«Значения?»

«Да. Первое — это попасть в просак… Наступить в лужу, например. А второе значение у этого слова: сделать так, чтобы человеку понравилось. Поняла?»

«Поняла. Значение — это когда одно слово понимаешь по-другому».

«По-разному. Так правильнее».

«А мой богатырь всегда будет мне угождать? И будет покупать мне мороженого, сколько захочу?» — не унимаюсь я.

«Нет», — отвечает он.

«Почему?»

«Потому что много сладкого есть нельзя. Зубы болеть будут. А больная дама сердца для богатыря — в напряг!»

Я хочу спросить про «даму сердца» и «напряг», но он вдруг заявляет: «Эх и заговорила ты меня! Тебе давно спать пора!»

Утром я спросила об этом дедушку. Спросила и спровоцировала его стычку с папой, в которой он велел «в беседе с дочерью подбирать выражения». Спровоцировала и поняла, что дедушке можно говорить не всё.

— Почему не спишь? — голос Кирилла Андреевича выдернул меня из нечаянного воспоминания. — Что не так? Как себя чувствуешь?

— Отлично! Я сегодня победила дождь, — вдруг поделилась я.