Вслепую

Наше товарищество и есть единственное древнее и вместе с тем будущее благородство, краеугольный камень дворянства не по крови, а по духу. Вот оно, моё имя. Кориоланус Цепио, Кориолан Чипико — поёт соловей прошлых лет, Цезарь и Тит Ливии Далмации и Южной Паннонии, то есть Боснии, острова, возникшего из Паннонского моря незапамятных времен. Автор книги «Petri Mocenici imperatoris gesta»[52], более известной под названием «Об азиатской войне», начало первого тома. Отец показал мне эту книгу с гордостью. Он-то, Кориоланус Цепио, разбирался в героях и их деяниях, знал, что они не затерялись в глубине веков, что земля продолжала их рождать всё больше и чаще, таких героев, как, например, воспетого им за подвиги в сражениях с турками Пьетро Мочениго, или как того Альвизе — или Альвицо — Чипико, внука или правнука предыдущего, что со скульптурой Женщины на форштевне корабля при Лепанто сражался один на один с Уччиали, или же подобных мне, потомку правнука, блуждающему по все тому же кровавому морю.

Лживо утверждение, что герои принадлежат лишь древности: старчески нудные, длинные и бессвязные речи Нестора под стенами Илиона-Трои. С течением лет все больше появляется на свет героев — вот проклятие земли нашей, где перед лицом катастроф люди вынуждены становиться ими: иного выбора нет. Развешанное в узком переулке на просушку белье кажется чащей потрепанных, спускающихся с кроваво-бронзового неба знамён.

Я должен был это понять, когда на моих глазах местные титовские партизаны убивали солдат из Дивизии Бергамо, которые оторвались от своих и сочли благоразумным сдаться. Мои мысли тогда занимали вопросы организации борьбы гарибальдийских отрядов со зверствовавшими над славянским населением немцами и чернорубашечниками. Я не обернулся назад, чтобы взглянуть на трупы наших ребят; первые дни свободы принесли им смерть.

Партия требовала любой ценой сохранять единство партизанского подполья, не подрывать его, сглаживать острые углы. Те семнадцать дней были слишком короткими, чтобы обдумать всё как следует, затем пришли немцы, восстановили контроль над всем и принялись расстреливать и славян, и итальянцев. Одно утешение: тогда мы хоть понимали, против кого воюем.

Я тоже не успел ни о чём поразмыслить в те семнадцать дней. Только о Марице, из-за её брата, пришлось позаботиться. До того момента четники были то с нами, то против нас, но 9-го сентября итальянцы сдались, партизаны Тито завладели Трау и решили, что настала пора бескомпромиссно выкорчевать антиреволюционные движения: шайка Аписа, ликвидировавшая немало усташей, просто исчезла.

На самом деле, мне обещали, что их только разоружат и нейтрализуют. В моих объятиях Марица доверчиво сообщила мне, где скрывается её брат со своими людьми. Я и предположить не мог, что, передав эту информацию товарищу Вукмановичу из 7-го корпуса, я… Так уж случилось. В грохоте и хаосе тех дней было чересчур просто запутаться: тебе говорят одно, спрашивают другое, а ты отвечаешь. Всего одно невинное, вырванное из контекста слово, брошенное ненароком! Неужели оно может привести к кровопролитию? Кровь поднимается, вздымается, как высокая вода прилива, и душит; льющиеся изо рта убитого струи по первости напоминают вино.

В тех краях, друг мой, проливается много крови: усташей, четников, чернорубашечников, эсэсовцев, друзов[53]… Кровопролитие заразно: достаточно нажать на кнопку (или кликнуть мышкой — ведь так принято говорить?) и кровь заливает всё вокруг без остановки и без разбора. Эти далматские сайты… Подождите, посмотрите на стрелочку, она знает, куда идти и во что целиться, что нужно вытащить из этого загаженного колодца прошлого, спрятанного за экраном, словно за крышкой. Неплохая вещь, эти сайты… Вот, хотите, могу распечатать. «Столетиями в тех местах ускоки[54], такие как Мартин Посседария и Джурисса Айдух, нацепляли на себя шкуры, а женщины подначивали их позорными прозвищами и обидными насмешками выйти в море и биться, метать стрелы, вгрызаться зубами в турок, венецианцев, рагузцев[55]. Однажды, отрубив под Морлаккой голову Кристофоро Вельеро, они смочили хлеб в его крови».

Головы там ох как шустро рубят. За две копейки усташи снесут их одним ударом и бросят посреди дороги, впрочем, нередко там можно обнаружить и головы самих усташей или партизан, немцев, итальянцев — как странно мне порой просто ощущать на плечах мою. Марья, местная женщина из ускоков, — понятное дело, что это давно прошедшие времена, но ведь всё, так или иначе, в настоящем, происходит здесь и сейчас, — у нее было одиннадцать мужей, за которых она выходила друг за другом, имея обыкновение справлять свадьбу с очередным на поминках почившего предыдущего, — так смерть и любовь становятся едины на своем прокрустовом ложе. Да, пусть та Марья была ведьмой, навлекавшей ураганный ветер бору на Кварнеро, но зато данное ею слово всегда было железным, и она никогда не отплачивала изменой за измену.