Всплыть на полюсе!

Пока Максимов отдыхал, Зайцев один находился на мостике, обдуваемый холодным колючим ветром, со всего размаха набрасывавшимся на мостик и готовым сорвать парусину обвесов и свалить с ног людей, пытающихся с ним спорить…

Издалека катились пенистые валы, тральщик прыгал с волны на волну, раскачивался, как скорлупка: то зарывался носом в пучину, то снова взмывал на высокий гребень. В такие минуты палуба казалась крутой горкой. Зайцев опасливо глядел на ящики со снарядами и продукты, укрытые брезентом, принайтовленные жестким тросом, словно приросшие к палубе. Что ждет впереди…

Шувалов заступил на вахту. Он сменял своего напарника Серегу Голубкова, робкого большеголового парня, с глазами навыкате и испугом, застывшим на лице. Поначалу парнишка был заражен болезнью, которую Шувалов метко называл «перископоманией»: ему все чудились перископы, за гребешком каждой волны, ему казалось, таится перископ немецкой подводной лодки, а пустые бочки он неоднократно принимал за вражеские мины. Шувалов терпеливо учил своего напарника отличать «где бог, а где черепаха».

— Ну как, друже? — обратился он к съежившемуся Сереге.

— Холодно! — ответил тот.

— Сколько перископов видел?

— Ни одного, — на полном серьезе ответил парень.

— В таком случае давай топай на отдых, — проговорил Шувалов, сняв с его груди бинокль, висевший на ремешке.

Серега обрадовался возможности согреться, но сделал вид, что не торопится, еще несколько минут потоптался возле Шувалова и незаметно исчез.

А Шувалов наводил бинокль на темные волны с белыми гребешками, катившимися бесконечной чередой и как будто соревновавшимися вперегонки одна с другой. Через минуту его голос прорезал морозный воздух:

— Самолеты противника!

Зайцев поднял голову, окинул глазами небо, обложенное тучами, и не мог понять, что за самолеты почудились Шувалову, где они. Хотел было спросить, но действительно услышал далекий гул. Видимо, немецкий самолет-разведчик совершал далекий рейд.

— Боевая тревога! — скомандовал Зайцев и тут же услышал пронзительные звонки колоколов громкого боя и топот ног матросов, разбегавшихся по своим боевым постам.

Выбежал Максимов и увидел корабль, ощерившийся стволами зенитных автоматов.

Самолет прошел стороной на большой высоте, не обнаружив корабля, и вскоре растаяли глухие звуки мотора. Зайцев отметил про себя: «Молодчина Шувалов!»

— Старшина сигнальщиков, благодарю за бдительность! — громко, так, чтобы все услышали, прокричал он.

Шувалов повернулся лицом к Максимову и глухим, простуженным голосом ответил:

— Служу Советскому Союзу!

Максимов спустился вниз, к комендорам.

— Вы, ребята, тоже посматривайте… — Широким жестом он обвел море. — Перископ может появиться на несколько секунд, и наблюдатели не заметят…

— Есть, товарищ комдив! — сразу ответило несколько голосов.

Зайцев часто задумывался: почему Максимова так любят матросы, старшины, мичманы? Тот же Шувалов мог возненавидеть всякого, кто осмеливался сказать о комдиве плохое слово.

Максимов обошел расчеты и, довольный, вернулся на мостик.

— О самолете сообщите командиру базы, — сказал он.

…Наступил вечер. Стемнело. Море волновалось еще больше. Теперь тральщик не поднимал корму с обнаженными винтами и не зарывался носом в пучину, его мотало с одного борта на другой.

Прошла долгая, тягучая ночь. Темнота нехотя отступала, поредевший туман клочьями проплывал низко над водой. Вдали прорезалась тонкая алая полоса. Она все расширялась и наконец сверкнула пламенем на далеком горизонте. И сразу все преобразилось. Скучающие мелкие льдинки, лениво обтекавшие корабль, рассыпали мириады искр, от которых слепило глаза. Ветер стих, облака порозовели и словно застыли над корабельными мачтами. Рядом с Максимовым и Зайцевым стоял матрос Голубков — напарник Шувалова и осматривался в бинокль, с любопытством наблюдая бледный рассвет в этом незнакомом краю. Взгляд его задержался на какой-то странной белой полосе прямо по курсу корабля. Максимов заметил его неподвижную позу, должно быть, понял, в чем дело, вызвал штурмана и спросил:

— Как вы думаете, что там такое?

— Так это же Мыс Желания, товарищ комдив!..

— Ах, да, да…

Так вот он, желанный мыс, к которому с трудом и опасностью всю ночь пробивались моряки, рискуя оказаться в ледовом плену или получить в борт торпеду. При виде белой полосы, растекавшейся по горизонту, ярко освещенной только что прорвавшимися из-за туч солнечными лучами, все повеселели. Зайцев бодро крикнул в переговорную трубу:

— Анисимов! Открылся Мыс Желания!

— Поздравляю! — глухо донеслось в ответ.

Зайцев настроил бинокль на резкость, сейчас ему виделась не только белая полоса земли, но, казалось, и люди, томящиеся там в ожидании помощи.

— Мыс Желания! Мыс Желания! — слышались довольные голоса матросов на палубе.

Из уст в уста передавалась, эта счастливая весть, и каждый думал про себя с чувством удовлетворения: «Дошли все-таки…»

Максимов оглянулся. Рядом с ним стоял в зеленой канадке на меху, приболевший, но, как всегда, неунывающий Шувалов.

Протянув руку вперед, Максимов пояснил:

— Вот там белая каемка… Видите? Мыс Желания!