Вспоминаю август 68-го

Мечемся вокруг «игрушек», ныряем в их нутро, всматриваемся, простукиваем, прощупываем, обтираем – готовность должна быть повешенной.

В такой ситуации понимаешь, насколько ценен ум и практичность, организаторская способность и самообладание, чтобы преодолеть неразбериху.

В такие минуты каждый человек просматривается насквозь, открывается характер и повышаются в цене добрые товарищеские отношения.

Воспоминания о пережитом и о товарищах трогательны и приятны…

***

Он был в любое время в восторженном состоянии, будто жизнь для него сплошная радость – выковыривал шваброй грязь из-под «стариковских» кроватей или смывал харкотину в раковине – всякое действие веселило, не вызывая утомляющего душу отвращения. «Старики» окрестили его «Левой-одесситом»… ещё не зная его подлинного имени, я тоже звал его Лёвой, хотя, как оказалось, звали его Леонид.

Мне были по душе его общительность и восторженный задор, с которым он воспринимал жизнь, – чем был сродни моему характеру… но в силу армейских обстоятельств, запрятанных мною в глубь себя… рядом с ним происходило моё раскрепощение, и я становился самим собой. В нём восторженность была снаружи – защитой от душевного неравновесия.

Лёвчик был нашпигован анекдотами и мог «пороть» их к месту и вовремя, по ходу действия нашей регламентированной жизни. Кроме того, память хранила удивительные истории из его короткой жизни, его друзей и знакомых, известных и неизвестных одесситов. Он излучал эти истории, скрашивая армейский неуют… Но и «оккупация» подбросила и анекдоты, и невероятные истории…

Можно было бы сравнить его с литературный Василием Тёркиным, но тот был всеобъемлющим по своему характеру и уму… и не реален своей собирательностью образа, а Лёвчик был непринуждённый и живой, умеющий отвлечь от тины мрачных раздумий каламбуром из «пары слов»:

– Смотри, птичка уже летит!

– Где?

– Не опускай нос, увидишь.

В понимании мы были взаимны, ещё не зная друг о друге самой малости. Без слов мы закрепили наше понимание крепким рукопожатием, само собой родившееся в единую секунду, в едином порыве… Этот молчаливый обряд тронул Валерия до увлажнения глаз, и его рука легла на наши – так родился «триумвират П» (в своём подразделении нас было трое с фамилией на букву П).

С Лёвой можно запросто побузить, облегчая настроение, потешаться над армейским жильём-бытьём и обсмеять душевные разлады, отгоняя отвратные мысли.

Он мог сказать, завораживая жизнелюбием, несколько фраз на великолепной одесской «мове» с еврейским акцентом… До встречи с ним мне не приходилось слышать одесскую речь живьём, поэтому любимые Паустовский и Бабель казались надуманными при чтении одесских разговоров… а игра слов в них попахивала дешевизной или лёгким фарсом.