Вспомни меня

— Если бы! — вздохнул Собинов. — У нас за одно и то же два раза не платят. Сделка есть сделка. Тут, как ни крути, деньги уплачены, а заказ не выполнен. И придется мне за одну и ту же сумму два раза горбатиться. Нехорошо! Да и репутация, опять же, пострадать может.

— И что же делать? «Стереть» ее?

— У тебя денег не хватит! — вздохнул Меняющий. — Это куда большая цифра, чем та, которую я тебе тут накалякал. Вкупе с восстановлением не потянешь точно. Но… есть ведь и другие варианты.

— Какие?

— Примени солдатскую смекалку! — огрызнулся Собинов. — Не заставляй меня все тебе разжевывать! Эта дамочка — больше твоя проблема, чем моя. Мне она может доставить лишь небольшие неприятности, а вот тебе — все прахом пустит. Как говорится, почувствуйте разницу!

— Вы имеете в виду…

— Что имею, то и введу! — резко оборвал его Меняющий. — Ты решаешь эту проблему и расплачиваешься со мной, а я делаю свою часть работы. Со своей стороны могу лишь сказать тебе ее имя, так уж и быть, бесплатно — в качестве гуманитарной помощи. Остальное — твоя забота!

— Но это же… — Данил даже задохнулся.

— Что, кишка тонка? — презрительно усмехнулся Собинов. — А я-то уж было уважать тебя начал! Видно, не так дорога тебе эта Кира…

— Не мелите ерунды! — вспылил Воронцов. — Да я за нее…

— Меньше слов — дешевле телеграмма! — перебил его Меняющий. — Так ты сделаешь это? Учти: то, что сотворила она, пожалуй, даже хуже. «Стирание» — та же смерть, только медленная и психологически чрезвычайно мучительная для жертвы. И при этом — сотворенная чужими руками. Ну что, легче стало?

— Да, — хрипло произнес Данил. — Я это сделаю.

— Вот и ладушки! — снова заулыбался Собинов. — А теперь слушай внимательно — повторять не стану…

Когда Меняющий озвучил имя, у Воронцова земля ушла из под ног, и возникло ощущение, что вместо крови по его жилам побежал жидкий азот… Круг замкнулся. Самым жутким образом.

День Изменения. 18:30–19:30

— А где Серж и Олег? — спросила Кира.

— Отправились погулять, — рассеянно отозвалась Эжени. — Длительное ожидание претит их деятельной натуре. А сделать сейчас они все равно ничего не могут. Хуже нет — сидеть и ничего не делать, переполняясь постепенно внутренним беспокойством. Мысли дурацкие постоянно в голову лезут… Ну да не мне тебе рассказывать.

— Да уж… Я все время думаю, как там он… Переговоры зашли в тупик, или…

— Или. Я почти уверена, что «или». Может быть, я знаю Данила не так хорошо, как ты, но сейчас верю в него. В чем-то он, быть может, и способен отступить, но только не в таком деле, как это. Ты для него очень много значишь, Кира.

— Ты-то откуда знаешь? Он же тебе обо мне не рассказывал.

— Думаю, ты это тоже знаешь. Достаточно взглянуть на него повнимательнее.

— Не знаю… наверное… Какое-то странное чувство — полностью довериться другому человеку и зависеть от него… Я так не привыкла.

— А иногда по-другому нельзя. Знаешь, когда-то я была феминисткой. Не то чтобы совсем оголтелой, но весьма твердой в своих убеждениях. Все сама, сама. Стремилась разбираться в любом деле, не давать ничего на откуп другим, не показывать свою неуверенность, некомпетентность… Это проходит, Кира, поверь мне. Если все время зажимать себя в кулак, никогда не позволять себе быть слабой и ведомой, однажды просто сорвешься. Мужчин это тоже касается, хотя Серж, думаю, будет возражать с пеной у рта, — Эжени улыбнулась. — Жизнь — это не только рок-н-ролл. Порой это и вальс, когда нужно просто прильнуть к плечу того, кому веришь, и позволить ему вести. Этот танец, Кира, и тебе стоит освоить — не повредит.

— Знаю, хотя это не так просто… Но я ведь не только о себе беспокоюсь. О нем тоже. Ради меня он полез в пасть льву, хотя это вовсе не его война…

— Его! — горячо возразила Эжени. — Неужели ты до сих пор не поняла? Полагаю, у Данила в жизни не было более личного дела, чем это. Не уверена, что он так же бросался бы на амбразуры, если бы речь шла о его жизни.

— Что?! — Выражение лица Тумановой выдавало ее полное ошеломление. — Но… это же неправильно! Так не должно быть!

— Знаешь, в вопросах человеческих чувств слово «должно» в принципе неприменимо. А «правильно» и «неправильно» — это вообще термины для высшей математики, а не для жизни. Почему «неправильно»? Потому что ты замужем за другим? И что же теперь, Данилу запрещено любить тебя? Не претендовать, не пытаться отбить у мужа, а любить и пытаться сделать для тебя все, что в его силах или даже несколько больше. Извини — это его неотъемлемое право.

Кира вспыхнула и отвела взгляд.

— Я боюсь за него, Эжени! Он там сражается за меня, а я даже ничем не могу ему помочь! Но ты-то можешь! Ты в этой каше варишься давно и многое знаешь. Помоги ему, подстрахуй, пожалуйста! Не ради меня — ради самого Данила! Обещаю, я никуда не сбегу!

Ермакова колебалась секунд десять.

— Ладно! Пойду. Признаться, у меня самой душа не на месте. Только с ума тут не сходи, пожалуйста, и не делай глупостей!

Рука Киры взмыла в салюте:

— Честное пионерское!

Эжени усмехнулась.

— Верю… пионерка. Жди с хорошими новостями.