Вспомни меня

– Я знаю, ты думала, что у тебя будет хорошо получаться забирать воспоминания с самого начала, и что ты уже будешь мне помогать в работе, вместо того чтобы выполнять столько работы по дому. – Он прочищает горло и проводит пальцем по столу, словно проверяя, нет ли пыли. – Я просто хочу, чтобы ты знала: я ценю все сделанное тобой. И хотя я знаю, что ты, вероятно, расстроена тем, что процесс стирания воспоминаний не дается тебе так быстро, как бы тебе хотелось … ну, может быть, это не так уж и плохо, Божья коровка. Не все так плохо, как кажется.

Несмотря на все, что мне известно, я скучаю по нему так сильно, что болит каждая клеточка моего тела. Я не могу примирить эту добродушную, обеспокоенную версию моего отца, который искренне любит меня. Так сильно любит, что хочет спрятать от всех невзгод вместе с правдой о том, что случилось с мамой. И так сильно не доверяет мне, что скорее украдет мои воспоминания, чем расскажет, что происходит на шахтах. Но я не могу позволить себе думать об этом прямо сейчас. Мне нужно добраться до Марко. Мне нужно убедиться, что с ним все в порядке.

– Все в порядке, – говорю я и одариваю его самой теплой и широкой улыбкой, на которую способно мое лицо. – Я понимаю.

– Ты так быстро растешь, Божья коровка. Я не знаю, что бы я без тебя делал. – Он тянется ко мне и ерошит мои волосы. Мои плечи напрягаются под тяжестью его ладони, но я сдерживаю ухмылку.

– Как ты думаешь… – Я тяжело вздыхаю, а затем пожимаю плечами с намеком «ай, да какая разница». – Нет, неважно. Я не могу спрашивать тебя об этом.

– Спрашивать о чем?

– Да глупости. Это правда мелочи. Мне не следовало поднимать эту тему.

– Да ладно, не надо было. Что там у тебя, Божья коровка?

– Миссис Гомес получила новую партию книг, которые она держит для меня. Я не знаю, сколько еще она сможет их держать, прежде чем ей придется дать шанс другим людям. Но это нормально, я думаю. Может быть, когда все немного успокоится, у меня будет время заглянуть в библиотеку и почитать, если, конечно, книги еще там будут.

Папины пальцы снова на переносице, и я могу сказать по его хмурому лицу, что он купился на все мои слова.

– Ты очень много работаешь. Несколько часов отдыха не повредит, я думаю.

– Я не знаю, пап. Виви здесь нет, и кто-то должен регистрировать гостей и следить за ними. Ты должен концентрироваться на своей работе.

– Сейчас, подожди секунду. Я могу заняться регистрацией посетителей и вести записи Виви. Твой старик тут еще не пустое место, знаешь ли. – Он подмигивает.

– Ну, если ты уверен, может быть, я могу взять книги из библиотеки и немного почитать их на Миракл-Лейк?

– Конечно. Почему бы тебе не отдохнуть до конца дня? Не беспокойся о делах здесь. Я разберусь с этим. Не говори Виви, но это действительно не так сложно. – Еще одно подмигивание, как будто мы вместе участвуем в каком-то розыгрыше. Как будто мы дуэт отца и дочери. Этого почти достаточно, чтобы я почувствовала себя виноватой. Почти.

– Ты уверен? – Теперь мне не нужно притворяться, что я улыбаюсь.

– Абсолютно. Только вернись к ужину, ладно?

– Хорошо, спасибо, папа.

Я заставляю себя спокойно пройти по коридору, выйти через парадную дверь и спуститься по ступенькам крыльца. Затем я бегу, оставляя всех наших посетителей стоять с открытыми ртами и вопрошающими взглядами.

Мой велосипед стоит у кладовой для инструментов, где я его и оставила. Я срываю пылезащитный чехол и лечу вниз по нашей подъездной дорожке, кручу педали так сильно, как только могу.

19

Через двадцать минут я поворачиваю на улицу, где живет Мануэла. Я узнаю дом с радужной вертушкой, торчащей во дворе, и прислоняю велосипед к ближайшему дереву. Собака, находящаяся через два дома, объявляет о моем прибытии. Низкий гортанный рык не соответствует пушистому клубку десять фунтов в высоту. Не то чтобы я виню эту бедняжку – я бы тоже подняла шум, если бы мне пришлось носить шубу посреди пустыни, да еще и в середине июля.

Шторы на окне Мануэлы распахиваются, и я успеваю заметить ее недовольное лицо, прежде чем они снова закрываются.

Она дома. Слава Богу.

Я медленно иду к веранде ее дома, вспоминая отражение ее залитого слезами лица, когда мы ехали к ней домой той ночью. Может быть, я просто дура, раз пришла сюда, но она единственный человек, пришедший мне на ум, который может помочь.

Я едва успеваю поднять руку, чтобы постучать, как дверь распахивается. Китайские колокольчики, висящие над дверью, протестующе звенят. Мануэла таращится на меня, скрестив руки.

На ней футболка оверсайз, пижамные штаны с принтом в сердечко и никакого макияжа.

– Какого черта ты здесь делаешь? – заявляет она, сверля меня взглядом.

– И тебе привет, – говорю я, в действительности не зная, как ответить на этот вопрос.

Она закатывает глаза. Позади нее пожилая женщина сидит в выцветшем желтом кресле, которое выглядит так, будто солнце выбелило из него весь цвет. Пустым взглядом она смотрит в телевизор. Мануэла замечает мой взгляд и закрывает дверь, чтобы я не могла подсмотреть внутрь.

– Что тебе нужно?

– Ты видела Марко?