Вспомни, Облако! Книга третья

Во Владивостоке Кузьминский чуть не лишился своего самолета. Талантливый самоучка, механик Иван Хмара, который в записках авиатора характеризуется как «типичный искатель приключений», решил, что он, спортсмен-мотоциклист и знаток мотора и аэроплана, тоже может полететь. Залез в кабину, дал газ и пошел на взлет. Но аппарат «Блерио» был очень капризен при выдерживании прямой на разбеге. И аэроплан не подчинился Хмаре, пошел влево, потом закрутился на месте. Хорошо, что отделались только поломкой колеса, которое сам же Хмара, прощенный Кузьминским, отремонтировал за полдня.

Когда антрепренер Шишкин «подсчитал кассу», то радостно возвестил всей авиагруппе, что они «финансово преуспели» и могут продолжать задуманное дерзкое путешествие по Юго-Восточной Азии.

Александр Кузьминский обратился за содействием к губернатору Владивостока, попросив его побыстрее согласовать с правительством их вояж в Китай.

Разрешение было получено, когда русский летчик показывал свое летное искусство в небе Харбина…

4. Дерзкое путешествие

Подобно тому как эллины полагали, что «пуп Земли» находится в Дельфах, так и древние китайцы называли район своего расселения «Чжунго», то есть Срединным царством.

Город Мукден2 встретил группу Кузьминского несусветной жарой и тучами мошкары, которые принес знойный ветер с южных болот. Григорий Шишкин проявил чудеса предприимчивости, и вскоре ящики с частями самолета были выгружены, надежно укрыты, сами же авиаторы получили просторные комнаты в одном из старых дворцов на восточной окраине города.

Освежившись водой из бассейна, Александр Кузьминский облачился в свой лучший костюм и в сопровождении важного, толстого офицера отправился к наместнику Маньчжурии Джаерь-Сюну просить разрешения на полет.

Джаерь-Сюн, очень тепло приняв летчика, дал согласие на полеты и отвел для них военный плац в самом центре города, при этом оказав:

– Ничего не бойтесь, здесь люди не такие горячие, у нас ведь не светит кантонское солнце.

Кузьминский понял, на что намекал наместник. Несколько месяцев тому назад в Кантон приехал бельгийский пилот Ван-дер-Борн со своим аэропланом. При первом же пробном запуске мотора, услышав его треск, китайцы приняли аппарат за «злого духа», окружили толпой, поломали, а обломки сожгли. Сам Ван-дер-Борн отделался побоями.

– Да, слышал, господин наместник, северные китайцы народ спокойный.

– К тому же от воли случая вас будут охранять солдаты, – заверил Джаерь-Сюн.

Два дня механики собирали и отлаживали «Блерио». В это время Кузьминский, иногда с Шишкиным, но всегда с сопровождающими из дворцовой службы, осматривал живописные северные предместья, изобилующие искусственными озерами и памятниками старины, купался в притоке реки Ляохэ, плавал на ярко разукрашенной удобной лодке с цветным навесом – паланкином.

Недовольство русских, особенно Хмары, вызывала пища. При словах «чи фань», «цзао фань», «у фань», «вань фань», что в устах прислуги означало «есть рис», «ранний рис», «полдневный рис» и «поздний рис», у любителя мясных блюд Хмары перекашивалась физиономия. При виде сушеной каракатицы и устриц он плевался, более благосклонно принимал креветок и крабов, особенно в острой подливе. Но… здоровенный малый, огромного роста, он съедал все, что подавали и… просил добавки.

«В день полета, когда я прибыл на плац, – вспоминает Кузьминский, – я был поражен громадным скоплением народа. Все на одно лицо – смуглые, с черными косами, громко крича что-то на своем наречии, они, несмотря на волнение, не двигались с места, сдерживаемые вооруженными солдатами. Европейцы сидели отдельно.

Музыка сыграла какой-то бравурный марш, я уселся на аппарат, взмахнул рукой и взвился кверху. Толпа разом, как по сигналу, упала на колени».

Взглянув с высоты на плац, Кузьминский страшно удивился: место, с которого он взлетал, было антрацитово-черным. Не сразу он догадался, что это были черные косы на головах китайцев. Цветные пятна дамских шляпок и костюмов виделись только на трибуне, где восседали китайские сановники и европейцы.

Летчик сделал несколько кругов над центром города и полетел в предместье, где проходили бои русской армии с японцами в 1904—1905 годах, колыханием крыльев отдал честь погибшим в этих местах русским солдатам.

Возвратившись к плацу, Кузьминский снизился, пронесся в нескольких метрах над публикой и, развернувшись, плавно приземлился около трибун.