Вспомни обо мне

Кристина, почти не отрываясь, смотрела на лежащее в гробу незнакомое тело. «Это не он… Это не может быть он…» — повторяла она про себя как умалишенная. Поскольку в жизни лицо режиссера пребывало в непрерывном движении, сейчас его было невозможно узнать. Белое с синевой, спокойное и надменное. На лбу — светлый лоскуток бумаги, налепленный священником. Неужели Гермесова будут еще и отпевать?

Утром, когда собиралась на церемонию, Кристина выпила добрую порцию валерьянки, поэтому сейчас мысли ее ворочались в голове, как мельничные жернова. Она вспоминала, как три дня назад бежала из квартиры Гермесова, как сидела в кустах возле подъезда, поджидая «скорую». Она до последнего надеялась, что это какая-то ошибка и Гермесова спасут… Но когда его вынесли на носилках накрытым белой простыней, она поняла, что все кончено.

Она оплакивала его недолго — слишком уж странные чувства она к нему испытывала. Когда добралась домой на последней электричке метро, долго сидела на кухне, уставившись в одну точку. Потом встала и принялась как заведенная мерять шагами квартиру.

— Я не виновата! — твердила она на ходу. — Я не виновата! Я не виновата! Он хотел этого сам! Я этого не хотела! Я ни в чем не виновата… — В конце концов, ей удалось убедить себя в этом, и она, обессиленная, рухнула на диван прямо в одежде и заснула.

Сначала Гермесова помянули прямо на кладбище, разлив водку по одноразовым пластиковым стаканам, которые припас кто-то из близких режиссера. Потом актеры театра-студии отделились от прочих и, рассевшись по машинам, поехали на квартиру одного из участников спектакля — исполнителя роли Меркуцио. Там они собирались продолжить поминки по безвременно ушедшему руководителю, а заодно обсудить, как же жить дальше.

Кристина была едва знакома с этим актером. Общих сцен у них не было, а объединенных репетиций Гермесов еще ни разу не проводил. Единственное, что она знала по слухам, — это что «Меркуцио», очень выразительный и подвижный актер Стас Верстаков, когда-то был чуть ли не любовником бисексуального Гермесова. По какой-то причине их отношения завершились грандиозным скандалом, и только за свой необычайный талант Стас был милостиво оставлен в труппе театра.

Естественно, для поминок никто ничего не готовил. По дороге закупили в складчину хлеба, какой-то консервированной еды и пару ящиков «кристалловской» водки. Стас Верстаков проживал один в двухкомнатной квартире, которая по виду напоминала притон.

В комнате для гостей мебели у него не было вообще, если не считать функциональных вещей вроде телевизора с видаком и музыкального центра.

Гостям предлагалось сидеть прямо на полу — на искусственных шкурах и огромных мягких игрушках — медведях, собаках, тиграх, слонах… По стенам были развешены всякие странные предметы, призванные служить дизайном: старая зубастая клавиатура от рояля, рыболовные сети, большая фотография с изображением совокупляющихся верблюдов, тряпичная кукла — портрет самого актера во весь рост и прочие «бесценные» вещи. Все было тщательно подобрано по цвету и создавало в комнате откровенно богемную обстановку.

«Судя по всему, у них довольно много общего с Гермесовым, — подумала Кристина, оглядываясь по сторонам, — неудивительно, что когда-то они сошлись. Впрочем, так же неудивительно, что разошлись…»

В качестве «кресла» Кристина выбрала просторного и приятного на ощупь белого мишку. Рядом с ней тут же примостился все еще не теряющий надежды ловелас Сивожелезов. По лицу его было трудно определить, переживает он из-за смерти любимого творца или нет.

— Увидишь, что сейчас начнется, — шепнул он ей на ухо, когда все расселись и разложили на клеенке закуски.

Хозяин дома, который сидел, так сказать, во главе стола, встал во весь рост и поднял пластиковый стаканчик с водкой.

Кристине показалось, что сейчас он выглядит гораздо старше, чем казался ей раньше. Скорее всего ему было лет двадцать пять, но сейчас он выглядел на все тридцать.

Это был молодой человек из породы «гуттаперчевых мальчиков». Прежде чем попасть в театр, он закончил цирковое училище и имел звание мастера спорта по акробатике и по фехтованию. Его костлявое лицо с большим ртом представляло некую смелую вариацию на тему черт актера Николая Караченцева и солиста группы «Rolling Stones» Мика Джаггера. Красивым его назвать было трудно, но запоминающимся и значительным — бесспорно.

— У всех нолито? — сурово спросил Стас, обводя присутствующих магнетическим взглядом желто-карих глаз.

Нестройный хор голосов дал утвердительный ответ.