Вспомним мы пехоту...

— Пытаемся захватить высоты западнее города. Здесь ключ к успеху. Пригород расположен на высотах. Захватив его, мы будем хозяевами положения.

— Вот и захватите, и будьте хозяевами. И не позднее завтрашнего утра! — Фоменко в сердцах бросил телефонную трубку.

С утра оба полка первого эшелона возобновили наступление. Но во второй половине дня опять заняли оборону. Противник успел подтянуть и бросить в бой 3-ю танковую дивизию, нацелив ее в стык нашего 21-го и соседнего 20-го стрелковых корпусов. И опять концентрированным огнем артиллерии мы сумели отбить мощную контратаку и спасти положение. К вечеру гвардейцы дивизии, обходя город с севера, нащупывая слабые места в обороне, продвинулись еще на пятнадцать километров. Однако и на этот раз мой доклад не удовлетворил Фоменко.

— Когда возьмете Секешфехервар? Или вы намерены оставить захваченный фашистами город у нас в тылу?

— Завтра брошу второй эшелон и возьму город, — пообещал я.

Но на войне, в бою не всегда складывается все так, как хотелось бы, ибо невозможно со стопроцентной точностью предугадать ответный ход противника.

Второй эшелон дивизии — 186-й полк Колимбета был занят ликвидацией окруженной в районе Левешберень крупной немецкой части. Я надеялся, что к утру, в крайнем случае к полудню, полк справится со своей задачей. Но мои надежды не оправдались — гитлеровцы оказывали упорное сопротивление.

Между тем немецкое командование времени зря не теряло: оно подтягивало все новые и новые дивизии к месту прорыва.

День 22 декабря, как известно, самый короткий в году. В пять часов вечера стало уже темно. Гитлеровцы с наступлением темноты обычно прекращали активные боевые действия. А тут ровно в пять часов вечера двинули на левый фланг дивизии десятки танков и самоходок при поддержке больших сил пехоты. Левый фланг дивизии был одновременно и левым флангом 182-го полка. Противник пошел в контратаку на узком участке. Пришлось перебросить туда большую часть артиллерии. Но чуть позднее немцы атаковали в центре. У полка недоставало сил для отражения контратаки. Грозов позвонил мне, сухо, официально сказал:

— Товарищ командир дивизии, я вынужден с боем отходить. Если полк не отвести, он погибнет, тогда уже некому будет задержать эту стальную лавину. А километра через полтора-два фашисты выдохнутся, и мы снова пойдем вперед.

Грозов был прав. Его отход пока лишь маневр. Теперь я должен непрерывно держать руку на пульсе боя, чтобы не упустить момента, когда маневр может превратиться в отступление.

Едва закончил разговор с Грозовым, позвонил Могилевцев. Он доложил, что в связи с отходом 182-го полка опасается выхода противника себе в тыл и вынужден отвести свой левый фланг. Ну что же, все правильно — нельзя разрывать фронт. Ведь враг только этого и ждет, чтобы устремиться в прорыв. А тут еще эта окруженная в четырех-пяти километрах от передовой немецкая часть, с которой до сих пор не может справиться Колимбет…

Я поехал на НП Грозова. Да, все было именно так, как он предполагал, — гитлеровцы выдыхались…

Когда я сообщил командиру корпуса об отходе левого фланга и частично центра дивизии, он не стал со мною разговаривать, положил трубку.

Я застыл у стола с телефонами. Может быть, мною допущена ошибка? Может, следовало дивизию строить не в два эшелона, а сразу ударить всеми тремя полками? Но что бы это дало? Вражескую часть, которую сейчас добивает 186-й полк, нам нечем было бы локализовать. А противник против трех полков двинул бы соответственно большие силы. И результат — вдвое большие потери…

Нет, эта прямолинейная тактика здесь не оправдала бы себя. Надо маневрировать — вот в чем высшая мудрость военного искусства. Иметь перевес сил в нужном месте и в нужный момент.

Зуммер телефона… Беру трубку. С трудом отключаясь от своих мыслей, стараюсь вникнуть в то, что говорят на другом конце провода. Приказывают немедленно прибыть в штаб корпуса. А до него около девяти километров. В такой напряженный момент оставлять командный пункт? Но что поделаешь — приказ.

— В машину, — сказал я адъютанту, надевая шинель.

В землянке командного пункта корпуса находились несколько человек. Среди них командующий 4-й гвардейской армией Г. Ф. Захаров, член Военного совета армии Д. Т. Шепилов, командир нашего корпуса П. И. Фоменко. Генерал армии Захаров сидел за столом, опустив голову. Губы его были плотно сжаты, и оттого под скулами обозначились желваки. Я доложился и ждал, что будет дальше. Впрочем, что будет, я знал…

— Почему дивизия не наступает? И не только не наступает, но пятится назад? — резко спросил меня командарм.

— Товарищ командующий! Дивизия отражает контратаки пехоты и танков противника. Особенно тяжело приходится сто восемьдесят второму полку. Я только что оттуда, и…

Генерал Захаров прервал меня:

— Ваша дивизия не выполняет задачу, поставленную командиром корпуса, и никакие объяснения не могут служить вам оправданием.

Меня душила обида, и в нарушение всех законов воинской субординации я прервал командующего: