Вспомнить, нельзя забыть

В темный бор пойду я «по грибы»,
Туесок брусники наберу.
От людей, от злобы, от борьбы
Хорошо бы спрятаться в бору.

На опушке пасечник живет,
С золотыми пчелами дружит.
В шалаше прохладно. Свежий мед
В деревянной чашечке лежит.

Хорошо с пшеничным калачом
Вечерами чай пить у костра.
Хорошо не думать ни о чем,
Жить сегодня также как вчера.

Только ночью, лежа в шалаше,
Я боюсь, что сразу не уснешь,
Снова город загудит в душе,
До рассвета память не уймешь.

Будут сниться городские сны
О деньгах, о злобе, о борьбе,
И на языке чужой страны
Буду бредить, друг мой, о тебе.

А проснусь уж солнышко взошло!
Словно сон — чужие города.
И скажу я деду: «все прошло.
Я в России. Дома. Навсегда!»

4 августа 1936 г.

К ЧЕРНОЙ ГРИВЕ

Шепот горной студеной струи:
Ай, темны вы, прошедшего ночи!
За персидские брови твои
И за смелые зоркие очи —
Чья душа, не скупясь, отдала
Без возврата и гордость и нежность
Мчись, мой конь, закусив удила,
В даль чужую, в глухую безбрежность.

Это молодость в белом снегу.
Мы тогда ни о чем не просили.
Это — пуля навстречу врагу
За любовь, за себя, за Россию!
Из винтовки на полном скаку.
Озверев от обиды и крови.
Полу-чай! За раззор и тоску
И за чьи-то персидские брови!

Посмотри, не с пустым ли седлом
Чья-то носится лошадь по полю?
А седок? Ты не думай о нем,
А спасай свою душу и волю.
За Тюменью гайдучья трава.
Вдаль глядели наместничьи очи.
На губах застывали слова
В одинокие темные ночи.

Конь от родины нес навсегда.
Перед будущим не было страха.
Только низко в пути иногда,
К черной гриве склонялась папаха…

19 октября 1936 г.

ЛУЧШИЙ ПОЭТ

Прошлого нетающие льды
Взгромоздили за плечами горы.
Вкус во рту тюремной баланды.
Смертников усталых разговоры.

За решеткой, в духоте, в крови
Губы сжав решительней и строже
Думать молча: даже здесь — живи
За науку платят и дороже…

В городе тогда цвела сирень.
Месяц май был нежный и красивый
Часовой в фуражке набекрень
Под окном расхаживал лениво.

Уголовник бровь тебе рассек…
А ночами гулким коридором
Проходил высокий человек
Поступью тяжелой командора —

И тебе казался он стальным,
Командором в старой гимнастерке.
Воздух, колыхавшийся за ним,
Был пропитан запахом махорки.

Памятка осталась — тонкий шрам
Над твоей изогнутою бровью.
Почему же все, что было там,
Вспоминаешь ты почти с любовью?

Прошлого нетающие льды…
Чей-то шаг по коридору гулкий.
Вкус тюремной кислой баланды.
Звон ключей и оклик: «на прогулку!»

Дорого? А знаешь, почему?
Молодость была твоим поэтом:
Все она — и муку и тюрьму —
Осияла розоватым светом.

17 августа 1936 г.

ЧУЖАЯ ШКОЛА