Вспомнить себя

И Костя, чертыхаясь, видимо, снова позвонил Рогаткину и попросил того посодействовать устройству безымянного гражданина в городскую клинику для проведения медицинского освидетельствования. Случай неординарный, а речь может идти действительно о судьбе бывшего работника правоохранительных органов.

Результатом всех телефонных переговоров явилось то, что Саше позвонила Лина и велела везти Володю в клинику. Договорились, мол, и согласовали.

Значит, все-таки можно? То, чего вроде бы нельзя? А кобенятся так, будто невесть какой подвиг гражданский совершают. Вообще-то говоря, — это Саша сказал Лине, — он уже готов был снять со своего счета и заплатить в кассу клиники требуемую сумму за проведение обследования. Но, к счастью, не успел этого сделать, подумав, а точнее, вовремя вспомнив, что, по идее, государство само, в первую очередь, обязано заботиться о своих гражданах. Чай, не достроили еще капитализм, где человек человеку — волк. Это, мол, у нас в стране социализма он был все-таки товарищ волк, а у них, за бугром, всегда оставался истым зверюгой. Правда, улыбающимся… Лина, естественно, смеялась, и не напряженно, будто вынуждала себя, как накануне вечером, а открыто и искренно, словно радуясь, ну… хорошей погоде.

И очередная встреча с ней снова подняла ему настроение, которое стало портиться от общения с начальством — во всех его видах. Но теперь уже Турецкий твердо знал, что запасы приемов шантажа в отношении Кости им уже исчерпаны полностью и расследование придется продолжать до конца и без капризов. Ну что ж, сам подписался…

Александр Борисович имел теперь все основания сообщить полковнику Володе, — он его только так старался именовать в присутствии дамы, — что карета, как говорится, подана. Можно ехать, их ждут.

Немедленно «возникла» дама, которая решила, что некий интеллигентный гражданин, или господин, с определенным пиететом обращающийся к ее другу и называющий его полковником, вероятно, предлагает какую-то восхитительную прогулку, типа пикника. Она радостно захлопала в ладоши, демонстрируя свою радость и согласие. Пришлось вежливо объяснять даме, что речь идет не о том, о чем она, возможно, подумала, а совсем о другом. И к этому, другому, она не имеет ни малейшего отношения.

Не желая ставить Володю в неудобное положение, — кто знает, чем окончится эксперимент, а ему тут жить, что не исключено, — Турецкий мягко и вежливо донес до восторженной дамы, не успевшей еще остыть от полуденного кайфа, известную сентенцию из старого грузинского анекдота.

Там молодой грузин в ресторане безуспешно пытается пригласить на танец даму другого, не знакомого ему грузина. Он называет ее царицей, королевой, богиней, наконец! Но кавалер той дамы отказывает, и дама возмущается, почему никто не спрашивает ее мнения. И вот на это оба грузина, почти хором, заявляют: — А ты, б…, молчи, когда джигиты беседуют!

Поворот темы оказался для нее сложным, но все же она смогла понять, что вмешиваться в беседу мужчин ей не следует.

Турецкий доставил своих пассажиров на вокзал, по их просьбе, где дама вышла, пожелав своему другу скорого выздоровления. Кажется, она так и не поняла, от чего собирается лечиться полковник Володя, но уже сам этот факт несомненно возвысил его в ее глазах. С этим было покончено.

Все свое, по старой присказке, Володя носил с собой, главным образом что-то из белья и одежды, умещавшееся в большой пластиковый пакет. Была сумка, но ее украли еще весной. Турецкий решил спросить у Лины, что Володе потребуется, и купить тут же в ближайшем магазине. Когда сам валялся в госпитале, как-то об этом не задумывался, у Ирки об этом «голова болела». Но то, что было нужным, всегда оказывалось под рукой. Вот это и надо будет иметь в виду.

Вспомнил об Ирине, и настроение пошло на минус. Ну зачем она едет? Или летит? Да какая разница! Пока он не остыл, пока не пришел в себя окончательно, никакого разговора не получится, да он сейчас и не нужен никому.

Турецкий злился, а как-то исподволь пробивалась хитренькая мыслишка: мол, самое лучшее для них обоих, это оттянуть стремительно приближающееся свидание, поскольку для возвращения к прежней жизни… или, точнее, для возвращения жизни в прежних параметрах, необходима обоюдная воля. А у себя Турецкий такого острого желания что-то не наблюдал. Нет, не то чтобы «свобода» одолела, голову вскружила, а появилось непонятное, но очень приятное чувство некоего освобождения, самостоятельности даже, когда ты можешь делать именно то, что хочешь ты, а не решают за тебя, не диктуют тебе поступки вечная необходимость, капризы близких, а главное, постоянные внутренние долги перед всеми. Этому должен, тому, жене, дочери, Косте, будь он неладен, родному государству, черт побери! Доколе же? Неужели человек так и не сможет раздать все свои существующие, а чаще всего, несуществующие, но тяготящие душу долги?!