Вспомнить себя

— Если позволите постороннему, — со смешком встрял Сергей Иванович, — я бы сказал вот что. Саня, я хоть вроде только подполковник, но в море ходил, знаю. Ни один бунт на корабле за всю историю мореплавания не достигал успеха. В конечном счете. А если протест выглядит как бунт — хана дело. Это к слову. Но если по правде, то решай свои проблемы, конечно, сам. Вот встретитесь и — решите. Чтоб всем плохо не было. Потому как чтоб сразу всем хорошо сделалось, так этого я тоже что-то в жизни не видывал. Ты извини, если не то…

— То, Сереж, именно то. Спасибо. Все, сняли вопрос. У всех завтра много дел, отдыхайте. Спокойной ночи. А я сегодня фактически не пил, поэтому могу себе позволить поехать на машине. Лина, за мной! Ну и жизнь, едрена палка!

И он громко засмеялся, демонстрируя свою неуязвимость и независимость, если кто-то хотел бы думать иначе. Вот так!..

Лина казалась обиженной, и Александр, поднявшись на горку, остановил машину. Опустил стекло, чтоб обдувало ветерком с моря.

— Ну, ругай же, чего молчишь?

— Нет охоты, — стараясь быть спокойной, сказала она.

— Вот этого я и боялся…

— Не поняла?

— А чего тут не понимать? Женщина хочет совершить подвиг. Не терпится ей «починить» чужие отношения, о существе которых она и понятия не имеет.

— Зачем же обижать? Вот так, как ты любишь повторять, то есть походя.

— Прости, пожалуйста… Можно я к тебе поеду?

Она тихо засмеялась. И на его вопросительный взгляд так же тихо ответила:

— Не поверишь, а я хотела только что тебе именно это и предложить. Чтоб ты успокоился, согрелся душой. И чтоб мы смогли проститься добрыми друзьями. Мне тебя будет очень не хватать, Саша. Я это знаю… Ну, не томись больше и меня не томи, поехали, — закончила она решительно.

А минут через десять молчаливой езды сказала:

— Ты мне дай телефон того твоего московского профессора Зильбера. Позвони ему и предупреди, чтоб не получилось неудобно. А Володю твоего я постараюсь к нам в стационар устроить на недельку — для полного обследования. Важно, чтоб он сам не возражал. Но тут уж я на тебя рассчитываю.

— Как славно… Вот видишь, мы опережаем друг друга… на один вопрос… А я хотел сейчас тебя попросить об этом. Думал даже, когда закончим дело с вашими энергетиками, пойти к мэру, поговорить на эту тему. Умница… — он резко остановил машину прямо посреди проезжей части, бросил руль и повернулся к Лине: — Иди ко мне! Я не знаю, что со мной происходит, Лина…

— А я, кажется, знаю, — ответила она, придвигаясь к нему и обхватывая его голову руками. — Я знаю… Слишком долгое прощание. Давай-ка, любимый мой, гони, а то наша ночь скоро кончится…

И он помчался, чтобы догнать уходящее время…

Антон с Милой медленно шли по кромке прибоя. Море было спокойным. Даже слишком спокойным, умиротворенным, засыпающим. Он придерживал девушку за плечи, чуть прижимая к себе. Потом наклонился, опустил руку в воду и засмеялся:

— Верно говорят, что оно похоже на парное молоко. Смешно, девочка, я никогда в жизни, даже напиваясь вусмерть в своей деревне, не пробовал парного молока, но теперь, кажется, знаю, какое оно на ощупь. И, наверное, чуть солоноватое, да?

— Нет, оно сладкое. Я на нем выросла… Будем купаться?

— С удовольствием. А ты как себя чувствуешь? Этот пиратский ром опасен. Пьешь — не чувствуешь, а ноги вдруг отказываются слушаться. Ты уже пришла в себя?

— Конечно! Давно, ты что… Я совсем трезвая…

— Да, разумеется, — он засмеялся. — И на мачту это я грозился забраться. Но ты остановила, молодчина. Что б я там, в одиночестве, делал? Я ж высоты боюсь.

— Ну да, врешь! И ничего не боишься. Ты ж с парашютом прыгал.

— Я не говорил тебе. И не прыгал вовсе, а меня просто выталкивали из люка. Ну, выпихивали, так боялся, чес-слово…

— Все равно врешь! Уйди, я раздеваюсь… А ты — вон там, — она, качнувшись, показала рукой в сторону.

Он развел руками, подчиняясь приказу, но не отошел ни на шаг: Милу здорово «штормило». Антон рассмеялся, так удачно вышло. И на ее непонимающий взгляд ответил:

— Стихи сочинил. Слушай: «Милу заштормило…» Как?

— Здорово! — сказала она и одним махом, ловко выскочила из одежды, оставшись в маленьких трусиках. И тут же, сделав два длинных прыжка по воде, — откуда силы взялись? — опустилась и легла на спину.

Антона приглашать не надо было, и через минуту он рухнул в почти горячую воду всем телом, подняв тучу брызг и отбросив от себя волну, качнувшую девушку, лежавшую неподвижно с раскинутыми белыми руками.

— Красотища! — громко простонал он. — Тебе нравится?

Мила резко перевернулась в воде, в два гребка подплыла к нему, зашедшему в море по грудь. Подплыла голова к голове. И вдруг, обхватив его руками и ногами, прижалась всем дрожащим телом и тоже словно простонала сквозь сжатые зубы:

— Ты можешь помолчать?..

— Ох как могу… — в том же тоне, прерывисто ответил он.

И вода вокруг них заколыхалась, заплескалась мелкими брызгами и шлепками, убыстряя свой водоворот — местного, конечно, значения, относительно бухты в частности и Черного моря вообще…