Вспомнить себя

Володи не было нигде. На бульваре вообще отсутствовали бомжи, — слишком жарко. На пляже, на привычном месте у сломанного лежака, Володя тоже отсутствовал. А бродить по бесконечному пляжу в поисках раздетого человека — занятие абсолютно пустое и бессмысленное. Голые — все равны и одинаковы. Баня, говорят, уравнивает, пляж, видел Турецкий, — тоже.

Оставался железнодорожный вокзал с его платформами, под которыми господа бомжи иногда отдыхают, вкушая послеобеденный кайф, да пустые пристанционные строения, заброшенные за ненадобностью бараки чуть ли не военных еще времен. На машине это — недолго.

Александр Борисович уже видел некоторых знакомых Володи, но сейчас, среди разморенных жарой, весьма относительно «чистых» мужиков, он никого знакомого не увидел. Осмотрелся и спросил, стараясь сохранять независимую вежливость:

— Господа, никто не скажет мне, где можно найти Полковника Володю? Мы договаривались о встрече, но я невольно подвел его, дела задержали, а предупредить вовремя не смог. Я был бы вам очень признателен. — И Турецкий достал из кармана заранее припасенную пятидесятирублевую купюру.

Не велика, конечно, цена откровенности, но, с другой стороны, совет ни к чему и не обязывает.

— Я думаю, что вы найдете его на старом пляже, у старого катера. Если не знаете, по шоссе на юг, там спуск увидите. Километров пять от города. Господин Полковник с дамой променад устраивают! — не выдержал серьезности, хихикнул жутко небритый бомж в рваной майке. — Мадам зовут Алина! Но не суйтесь близко, наш Полковник, оказывается, жутко ревнив. А впрочем, желаю удачи, Алина не из тех, кто отказывает богатеньким клиентам…

Общий смех подтвердил слухи о невысокой нравственности Володиной подруги. Но Турецкий отдал оборванцу купюру, поблагодарил и ушел.

Вообще-то говоря, известие ничего хорошего не сулило. Заниматься Володей — это куда ни шло, в конце концов, даже дело чести и совести. Но какая-то дама с сильно пониженным уровнем нравственности? Это уже лишнее.

Вот об этом и размышлял теперь Турецкий, направляя свою, взятую в кредит, машину к выезду из города в южном направлении. А вдруг у Полковника роман? И чем он хуже Турецкого? Значит, одному можно, а другому — никак? Неплохо бы с Линой посоветоваться в этой ситуации. А что, в этом есть резон…

Но Александр Борисович как вспыхнул идеей, так же быстро и погас. Какая, к дьяволу, Лина?! Она же, помимо того, что носит гордое звание «прекрасной любовницы генерала Турецкого», еще и заведующая отделением кардиологии Центральной городской больницы. А «милый Сашенька» совсем уже обнаглел, вытаскивая ее на какие-то опознания и прочие розыскные мероприятия. Оно, конечно, хорошо и льстит возбужденному самолюбию, но отдает обыкновенной наглостью. Так нельзя, надо думать и о будущем этой замечательной женщины, когда «заезжий Турок» отвалит в свою Москву, а она останется…

А чего она останется? Вот бы ее в Москву перетащить! Хорошие доктора везде нужны… Но это уже — мечты, из области беспочвенных рассуждений… И Турецкий решил не менять свой курс к старому катеру.

Тот рваный бомж, он таки прав оказался. Еще остановившись на обочине, возле крутого обрыва, по краю которого вниз вилась узкая тропинка, заросшая жесткими кустиками очень пряно пахнущего растения, похожего не то на вереск, не то на пастушью сумку, Турецкий посмотрел вниз, на пляж, и увидел его. Катер, разумеется выброшенный некогда штормом на берег. Собственно, и не катер, а его ободранный остов. А на деревянном, видно, прогнившем настиле палубы, на каких-то разложенных тряпках «изволили отдыхать» две фигуры: плотная — мужчины и очень хрупкая — женщины.

Турецкий решил не испытывать судьбу. Сложив ладони рупором, он крикнул вниз:

— Володя! Господин полковник!

Других фигур близко не наблюдалось, все-таки далеко от города, и эти двое, точнее один из них, должен был бы откликнуться на столь изысканный призыв.

Поднялась женщина, посмотрела наверх из-под козырька ладони, а затем стала расталкивать мужчину. Турецкий не стал ожидать и начал спускаться на пляж.

Когда он подошел ближе, «амазонка» успела накинуть на свою тощую фигуру какое-то подобие сарафана, что ли. А Володя, — это оказался действительно он, — так и остался сидеть в своих странных «семейных» трусах. Он, кстати, успел уже хорошо загореть.

— Приношу свои извинения, господин полковник, — серьезно поприветствовал Володю Александр Борисович. — Извините, что невольно потревожил. Но вы, кажется, уже в курсе того, что в нашем с вами вопросе, к счастью, начали наконец происходить некоторые изменения. И поэтому я приехал, чтобы обсудить их с вами. Ваша дама нашей беседе не помешает, но, мне думается, что будет гораздо лучше, если она узнает о вашем решении немного позже и от вас, а не от посторонних и незнакомых ей людей. Не так ли?