Вспомнить всё

Теперь я стар, мне нечего терять, поэтому расскажу, хоть это и большой риск. Однажды мне заказали небольшой рассказ для другого журнала, дали готовый сюжет и черно-белое фото будущей обложки. Там был изображен римлянин или грек — во всяком случае, одет он был в тогу — с кадуцеем, обвитым двумя змеями, хотя первоначально в древности вместо них были оливковые ветви.

— С чего ты взял, что это называется «кадуцей»? — спросила Изабель.

Теперь мы жили с ней вместе, и она все время заставляла меня больше зарабатывать — ее-то родители были побогаче моих.

— Не знаю, — ответил я, испытывая знакомое странное ощущение, только на этот раз гораздо сильнее.

Голова кружилась, перед глазами вдруг замелькали разноцветные пятна, как на абстрактных картинах Пауля Клее.

— Tempus… дата сегодня какая? — еле выговорил я, обращаясь к Изабель, которая сушила волосы и перелистывала свежий номер «Гарвардского пасквилянта».

— Что? — удивилась она. — Март, шестнадцатое.

— Год, год скажи! — заорал я. — Pulchra puella, tempus… — И замолчал, встретив взгляд девушки.

Я не мог вспомнить, как ее зовут, кто она такая.

— Год 1974-й, — ответила она.

— Значит, тирания еще не свергнута!

— Что?

В этот момент за спиной девушки возникли две фигуры, облаченные в прозрачную экранирующую оболочку с искусственной средой.

— Не сообщай больше ничего, — предупредил один из гостей. — Мы сотрем ей память, она решит, что спала.

— О-о… — простонал я, сжимая голову руками. Память возвращалась. Древние времена, пришельцы со звезды Альбемут… — Зачем вы вернулись? Неужели…

— Мы работаем исключительно через смертных, — прервал Дж’Аннис, мудрейший из двоих. — Сивиллы больше нет, никто не поможет Республике советом. Мы лишь вдохновляем людей здесь и там, подталкиваем к пробуждению. Они начинают понимать, какую цену мы платим, чтобы освободить их от власти Лжеца.

— Они не знают о вас?

— Подозревают, но голограммы, проецируемые на небо, отвлекают внимание — пускай думают, что мы где-то там.

Я знал. Бессмертные появлялись не в небесах, а в сознании людей, в их внутренней вселенной — чтобы помогать и наставлять. Так было всегда, будет и впредь.

— Мы принесем весну в этот застывший мир, — произнес, улыбнувшись, Ф’фр’ам. — Мы откроем ворота тюрьмы, где томятся люди, лишь смутно догадываясь, что не свободны. Ты видел? Знаешь о тайной полиции, об уничтожении свободы слова, о судьбе несогласных?..

И вот теперь я, глубокий старик, снова сижу в Кумах, где обитает Сивилла, и продолжаю свое повествование для вас, мои друзья-римляне. Не знаю, случайно или по плану, но я побывал в далеком будущем, в мире страшной леденящей тирании, который вам трудно даже вообразить. Я узнал, что бессмертные, которые помогают людям здесь, помогают и там, две тысячи лет спустя! Представьте себе, люди будущего слепы — поверьте, так оно и есть! Тысячи лет подавления и страданий лишили их зрения и чувств, превратили в рабочий скот, но бессмертные пробудят их. Долгая зима закончится, глаза раскроются, души расцветут… простите мне высокопарный слог и старческую болтливость, друзья мои.

Закончить я хочу стихами великого Вергилия, доброго друга Сивиллы, из которых вы узнаете, что случится потом — не здесь у нас, римлян, а две тысячи лет спустя, когда будут жить наши далекие потомки, чьи жизни еще озарит свет надежды:

Ultima Cumaei venit iam carminis aetas;
magnus ab integro saeclorum nascitur ordo.
Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna;
Iam nova progenies, caelo demittitur alto.
Tu modo nascenti puero, quo ferrea primum
desinet, ac toto surget gens aurea mundo,
casta fave Lucina; tuus iam regnat Apollo.

Вот как это звучит на странном чужом языке, который мне пришлось изучить в будущем, прежде чем бессмертные и Сивилла Кумская вернули меня обратно, сочтя мой труд в тех временах исполненным:

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,
Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,
Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.
Снова с высоких небес посылается новое племя.
К новорожденному будь благосклонна, с которым на смену
Роду железному род золотой по земле расселится
Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка[18].