Вспышка (СИ)

Грузное тело наконец отвалилось от нее. Тело тяжело дышало, глотая затхлый желтый под цвет обоев воздух отверстием, где должен был бы быть рот. Она не смотрела туда, но что-то подсказывало, что никакого рта там не было – сплошная черная дыра, пустота и безысходность. Попадешь в такую дыру, провалишься в яму в погоне за белым – или уже перепачкавшимся, серым – кроликом, - и ничего не изменится. Она погладила волоски на теле тела, вкладывая в нежность всю свою безграничную ненависть. Телу, казалось, было уже все равно, что она делает. Его стоны становились все более размеренными и превратились-таки в храп. Она осторожно соскользнула с постели и подошла к зеркалу, которое было здесь скорее веществом, из которого состоял осколок стекла, чем полноценным Зеркалом, Зеркалом с большой буквы. Она все с той же непроходящей ненавистью всмотрелась в свое усталое, обезображенное дешевой стершейся косметикой лицо, окаймленное жидкими локонами крашеных волос. Взгляд упал ниже, на огрубевшие, бывшие когда-то округлыми и хрупкими – а, может, и продолжавшими быть таковыми где-то в другой реальности, - плечи, на высокую грудь (в зеркале можно было разглядеть только один сосок под слоем паутины, смешанной с пылью на гладком стекле). В порыве – ну или слабой тени порыва, в мгновенном стремлении прекратить видеть себя – и, значит, прекратить существовать, хотя бы для себя самой – она сметнула зеркало на деревянный, пытающийся всадить занозы в ее уже не менее деревянные ноги и терпящий фиаско пол.  Она подобрала один особо острый осколок и сжала его в руках. На сгибе указательного пальца выступила крупная, размером с икринку, капля крови и остановилась, брезгуя проливаться на грязный пол. Она только сильнее сжала осколок и подошла занимающему все постель телу. Рука ее занесла осколок над волосатой грудью – и бессильно опустилась. Она зарыдала, осколок упал из обмякшей руки на необъятный живот тела…

Живота мужчины коснулось что-то холодное, и он проснулся. Хотя спал ли? Руками нащупал он у себя на теле осколок, в котором отразилась постель – но это была другая постель в другой, такой же бледно желтой, комнате – а, может, в той же. Лицо его на миг сжалось, сам превратился в бесконечную, цикличную змею, в клубок таких змей, подавил, раздавил под собой лживую, стонущую шлюху. Он не любил, когда ему лгут. Мужчина, приволакивающий левую ногу, вышел из квартиры – и за его спиной квартира исчезла. Какая квартира? Не было здесь никакой квартиры, не могло быть. Здесь, простите, стена. Белая гладкая стена, уходящая куда-то ввысь – куда, неужто там может быть что-то другое? – теряющаяся среди облаков, ограждающая от нас все светлое и чистое. Мы для этого непригодны.

4.

Зеленые чертики продолжили свой хоровод перед его носом. Прямо перед носом, под свисающей так опасно у них над головами белой соплей. «Осторожно», - захотел крикнуть он. Но вышло лишь какое-то невнятное бульканье. Сопля покачнулась и рухнула на чертиков. От испуга он закрыл глаза – и открыл их уже через несколько часов.

«Что с чертиком?» - спросил он у того, что когда-то было его женой, а сейчас просто являлось чем-то, единственным возможным предметом для заполнения пространства в этой какой-то комнате. Ему, понятно, не ответили.  Только что-то покрутило чем-то мясным у виска и исторгло из себя смачный плевок, переместившийся на его рукав. Но разве в рукаве было дело? Нужно непременно узнать, что случилось с чертиками, с этими веселыми, постоянно отвлекающимися чертиками, что водили по его груди свой извечный хоровод. И он спросил:

«Чертики живы?»

Сложно было не понять его вопроса. Но что-то не поняло. Оно опасно приблизилось к нему. Он не хотел сейчас этого. Он хотел знать, что с чертиком. Почему от него что-то скрывают?

Что-то держало подушку. Он не хотел спать. Он хотел знать, что с чертиком. Еще он хотел дышать. Ему не дали.

Что-то, что никогда не было его женой, отошло от поеденной молью раскладушки с навеки застывшим на ней сгустком тошноты, блевотиной высших – если есть еще выше, но так, чтоб можно было доплюнуть – сил, и вышло в то ли дверной, то ли оконный проем, приволакивая левую ногу.

5.