«Встать! Сталин идет!» Тайная магия Вождя

Весной 1939 года по инициативе германской стороны в Стамбуле состоялись встречи двух послов: фон Папена и Терентьева. Фон Папен был вдобавок бывшим канцлером Германии. Перед отъездом в Стамбул он получил широкие полномочия от Гитлера (Сталин знал об этом от резидента своей разведки в Берлине).

Сталин и раньше старался улаживать отношения с соседними странами. Так, в апреле 1936 года он предлагал правительству Финляндии заключить пакт о ненападении. Однако не увенчались успехом попытки тайного подхода к маршалу Маннергейму через его бывшего однополчанина по Кавалергардскому полку и бывшего графа, автора мемуаров «50 лет в строю» генерала Красной Армии А.А. Игнатьева (кроме того, ветерана дореволюционной разведки).

Судоплатов свидетельствовал: «Маннергейм проинформировал Гитлера о наших предложениях, так что фюрер, посылая… Риббентропа в Москву, полагался не только на спонтанную реакцию… Сталина. Он был осведомлен о том, что мы готовы принять предложение подобного рода, поскольку сами уже пытались заключить аналогичный договор с соседней Финляндией».

Сообщение о предстоящем визите Риббентропа в Москву было передано средствам массовой информации заранее с указанием цели: заключить пакт о ненападении. ТАСС заявил, что эта акция не исключает продолжения «переговоров между СССР, Англией и Францией в целях организации отпора агрессии». О какой агрессии может идти речь? Только — о германской. Следовательно, Сталин убедил руководителей западных держав в необходимости совместных усилий для того, чтобы противостоять гитлеровской политике захвата чужих территорий.

22 августа К.Е. Ворошилов принял главу французской военной миссии генерала Ж. Думенка и вновь подтвердил готовность советского руководства возобновить переговоры с Англией и Францией по «кардинальному вопросу», согласованному с правительствами Польши и Румынии. Эти переговоры не состоялись не по вине СССР.

После неудачи на переговорах с Западом Сталин пошел навстречу предложениям немцев. В результате 23 августа 1939 года Риббентроп прибыл в Москву.

Во время перелета шеф-пилот полковник Ганс Бауэр слышал, как министр говорил своим советникам: «Партия, которую нам придется сыграть, обещает быть трудной. Нужно усыпить недоверие советских руководителей — завтра, как и сегодня, они останутся нашими врагами. Придет время, и свастика заполощется здесь на месте серпа и молота».

Догадывался ли Сталин о таких настроениях в руководстве Третьего Рейха? Не только догадывался, но и был в этом уверен. Когда Риббентроп начал заготовленную речь и упомянул о «духе братства, который связывал русский и немецкий народы…», Молотов его перебил: «Между нами не может быть братства».

В кремлевском кабинете Молотова Риббентроп неожиданно для себя увидел Сталина. Стало ясно, что переговоры должны стать быстрыми и результативными. Как вспоминал участник встречи с немецкой стороны Г. Хильгер: «Сталин держался просто и без претензий. Эта манера была частью его тактики при переговорах, как и отеческая благожелательность, благодаря которой он умел пленять своих партнеров и усыплять их бдительность. Но интересно было наблюдать, с какой быстротой радушие Сталина в отношении Риббентропа сменялось ледяной холодностию, когда он отдавал краткие приказания или задавал какой-либо относящийся к делу вопрос».

Так, обращаясь к посланцу Гитлера, заговорившему о том, что Германия и Россия не должны обращать внимание на взаимные действия против третьих стран, Сталин отрезал: «Не может быть нейтралитета с нашей стороны, пока вы сами не перестанете строить агрессивные планы в отношении СССР Мы не забываем, что вашей конечной целью является нападение на нас».

Сталин говорил столь откровенно, казалось бы, пренебрегая принципами дипломатии, предполагающими не выдавать своего подлинного отношения к происходящему, дезориентировать своего противника. А Гитлер, что странно, верил слову Сталина и почти не сомневался, что тот не нарушит пакт о ненападении. Очень желая заключить такой договор для гарантии нейтралитета СССР во время намечавшегося на ближайшее время нападения Германии на Польшу, фюрер опасался лишь провала миссии Риббентропа. Он написал Муссолини 25 августа, что «понятия не имел о возможной продолжительности переговоров с СССР и какой-либо гарантии их успеха».

Всего лишь через 13 часов после прибытия Риббентропа, в два часа ночи, был подписан Пакт о ненападении.

Гитлера должно было бы насторожить столь быстрое согласие советского руководителя заключить пакт, дающий возможность распространять германскую агрессию как на Восток (захват Польши), так и на Запад. Сталин, словно усыпляя бдительность фюрера и заверяя его в своем уважении, по окончании переговоров предложил тост:

— Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего вождя, поэтому я хотел бы выпить за его здоровье.