Встать, суд идет! (сборник)

Гога и Сеня прогуливались в сосновом бору. Двадцать гектаров уникального леса были огорожены высоким забором – частная собственность Гоги. Тропинка вилась среди могучих стройных деревьев, выходила на солнечные полянки, огибала альпийские горки, растения на которых органично вписывались в пейзаж и не производили впечатления посаженных заботливой рукой цветовода. Ограды не видать, чтобы до нее дойти, требовалось долго пилить, сойдя с тропинок. Подобные желания у редких гостей Гоги никогда не возникали. В центре личного заповедника находилось не помпезное поместье, а охотничий домик из крупных бревен. Впрочем, в домике имелись все блага цивилизации, стилизованные под глубокую старину. Кабину с инфракрасным излучением замаскировали под деревенский сортир из необструганных досок; ультрасовременные плита, духовка, микроволновка прятались в большом очаге из грубого природного камня; в ванной стояло корыто из пищевой меди, краны-вентили, с виду позеленевшие от времени, были сделаны из высококлассной бронзы. И так далее. Каждый квадратный метр охотничьей заимки был нашпигован техникой последнего поколения, выполнен из материалов заоблачной стоимости, но выглядел домик как жилье отшельника.

Гога, Георгий Петрович Самодуров, и Сеня, Семен Владимирович Кашин, дружили с институтских времен. Они были успешны, им исполнилось по шестьдесят восемь лет. Сеня сделал политическую карьеру и часто мелькал на экране телевизора. Гога в бизнесе достиг потолка, пробил потолок и витал в облаках финансового небожительства.

– Хорошо! – вдыхая полной грудью сосновый дух, сказал Сеня.

– Неплохо, – с кислой миной согласился Гога.

– А живность здесь есть?

– Конечно. Олени, косули, зайцы и прочие глухари.

Будто в подтверждение его слов, на тропинку выскочил маленький длинноногий лосенок, увидел людей, на секунду замер и бросился наутек.

«Полсотни человек нужно, чтобы обслуживать эти угодья, – подумал Сеня. – Егеря при зверях, вроде бы диких, садовники для леса, якобы девственного. Плюс охрана и содержание дома».

Сеня не видел ни одного человека, с тех пор как приехали час назад, вышли из машины.

– Где обслуга живет? – спросил он.

– В соседней деревне, там у них общежитие.

Приятели остановились и, задрав головы, наблюдали за пушистохвостыми белками, которые носились по веткам. Одна белка держала во рту то ли орех, то ли желудь. Другие белки гонялись за ней и хотели отнять добычу.

– Все как у людей, – проговорил Гога.

– Или у людей как у зверья, – поправил Сеня. – Местное население, деревенские, не досаждают? Классовая ненависть не играет?

– Попробовали бы! – хмыкнул Гога. – Я к ним дорогу провел, ферму построил и колбасный цех открыл. Раньше пили по-черному, теперь деньги зашибают. Пятки лизать мне должны.

– Лижут?

– Возможности не имеют. Я и сюда-то не часто выбираюсь, а чтоб по деревне ходить!

– Колбасу их потребляешь?

– Не враг своему здоровью. У нас с тобой на ужин молочный козленок, приготовим на вертеле. Сами жарим! – подчеркнул Гога. – Я тут посторонних не терплю. Козленок уже замаринован, дожидается почетной участи порадовать наши желудки. А помнишь макароны по-африкански?

В ответ Сеня благодушно хохотнул: одно из самых памятных приключений их юности.

* * *

Они жили в общежитии, второй курс, следовательно, и двадцати лет не исполнилось. Как-то пригласили девушек. Не простых девушек, а студенток филфака – красивых, возвышенных, не от мира сего, то есть не от мира их курса, на который поступили дурнушки-косорылки. Наверняка поступали с целью замужества. Так несимпатяшки в армию идут служить телефонистками в надежде женихами-офицерами обзавестись. И ведь пользовались дурнушки популярностью! Еще какой! Когда на двадцать ребят одна девушка, никто не смотрит на кривые ноги или нос картошкой.

Гогу и Сеню случайно занесло на литературный вечер студентов германского отделения филологического факультета университета. В отличие от их института здесь была обратная ситуация: на одного парня-дохлятика эскадрон красоток. Чудные девушки поднимались на сцену, декламировали что-то на языке, совершенно непонятном, но звучавшем как песнь сирен для Гоги и Сени, которые бурно аплодировали и кричали с большим энтузиазмом «браво!». А после они приклеились к филологиням, возбужденным сценическим успехом и не торопившимся сразу расходиться по домам. Кстати, «по домам» – это буквально. Девушки были сплошь москвичками из небедных семей, а в их институте девяносто восемь процентов парней иногородние, и сто процентов малочисленных девушек – провинциалки.