Вставная челюсть графа Дракулы

Водитель «Хонды» обернулся на этот голос, причем сделал это нарочито медленно, чтобы выиграть время и оценить обстановку. Он увидел в нескольких шагах от себя того самого милиционера, который преследовал его на перроне. Тогда этот сержант не произвел на него серьезного впечатления — молодой веснушчатый парень с оттопыренными розовыми ушами, явно неопытный, необстрелянный… но теперь он показался куда опаснее: стоял по всем правилам, на полусогнутых ногах, и оружие свое, тяжеленный пистолет Макарова, держал правильно, как настоящий профессионал, с упором на левую руку, и ствол пистолета нисколько не дрожал. И целился этот сержант не в громил с цепями и монтировками, а в него, водителя «Хонды», поскольку с самого начала определил как самого опасного преступника и выбрал своей целью.

Убийца нервно сглотнул и предпринял попытку, направленную скорее на то, чтобы еще раз прощупать милиционера — потянулся крупной рукой, густо заросшей рыжими волосами, к спрятанной под курткой кобуре.

И сержант снова поступил, как профессионал: выстрелил в ту же долю секунды, без раздумий и колебаний. «Макаров» оглушительно грохнул, полыхнул огнем, и пуля обожгла киллеру плечо, прорезав борозду на рукаве. Рука онемела на какое-то время. Точный выстрел, грамотный, и ствол пистолета после него не сдвинулся ни на миллиметр, как будто и не было отдачи.

— Я сказал — буду стрелять! — повторил сержант, на этот раз значительно тише. — Руки за голову! Следующий раз прострелю локтевой сустав!

Киллер с уважением взглянул на сержанта и послушно завел руки за голову. У него вдруг резко заболел локоть, как будто ретивый милиционер уже выполнил свою угрозу.

Где-то рядом истошно завопила перепуганная женщина. Громилы, только что крушившие «Хонду», исчезли, словно сквозь землю провалились, пользуясь тем, что сержанту явно не до них. От здания вокзала поспешал, тряся трудовым животом и вытирая клетчатым платком потную багровую лысину, непосредственный начальник Синичкина капитан Арбузов. Синичкин покосился на начальника и, не дожидаясь его, подошел к задержанному, не опуская ствол пистолета, и ловко, одной рукой, застегнул на нем наручники.

Та самая крестьянка, которая послужила причиной драки возле зеленой машины, приведения этой машины в полную негодность и последующего ареста убийцы, брела по площади, устало передвигая ноги и бормоча себе под нос что-то неодобрительное. Заинтересованный наблюдатель, прислушавшись, разобрал бы обрывки фраз «темного человека всякий обидеть может» и «не люблю я города этого, люди в нем злые, как собаки…»

Но никто не интересовался простой, плохо одетой деревенской бабой. Мало ли таких в районе вокзала бродит — подаяния просят, либо чего спереть норовят… Народ в районе вокзала ужас до чего вороватый, так что многочисленным прохожим некогда по сторонам зевать, им за своими вещами смотреть нужно.

Женщина шла, не торопясь, и даже остановилась ненадолго перед витриной с пышечным автоматом. Постояв немного, она пошла дальше, оглядываясь и загребая ногами.

Вскоре рядом остановились синие «Жигули» — именно эту машину Леня Маркиз угнал утром, когда собрался ехать на вокзал. Совершенно не к чему было светиться на своей собственной.

— Эй, тетка! — окликнул крестьянку водитель синих «Жигулей». — Садись, подвезу!

Она остановилась и оглянулась на водителя через плечо. На первый взгляд ни в машине, ни в водителе не было ничего подозрительного — машина самая обыкновенная, довольно потертая, и водитель приятной, но совершенно незапоминающейся наружности. Тетка еще раз опасливо огляделась, но все же села на переднее сиденье с опаской.

— Не развалится таратайка-то твоя? — спросила она, малость осмелев, когда умостилась и прижала узелок к груди.

— Если не нравится моя машина, то иди пешком! — буркнул водитель, обидевшись. — Или вон в «мерседес» попросись!

— Да ладно, дяденька, ты уж не сердись, — примирительно сказала крестьянка. — Шумно как у вас в городе, душно, дышать невмоготу, то ли дело у нас в деревне — красотища, морозец, снежок беленький. .. Утром выйдешь на дойку, вдохнешь полной грудью, воздух такой…

— Навозом небось несет, — вставил водитель.

— А и что, что навозом, — упрямо сказала тетка, — вы, городские, уж очень привередливые. Что плохого, если навозом? Небось, молочко-то любите, и творожок, и сметанку…

— Точно, — согласился водитель, с усмешкой поглядев на свою соседку, — а чего же тебя к нам в город занесло, если в деревне так хорошо? И на кого ты свою скотину оставила?

— Скотину я на Люську оставила, на золовку свою… так и то сердце не на месте — так и стучит, так и стучит — хорошо ли она за коровой ходит. Ни в жисть бы в этот город не поехала, так, вишь, дела у меня тут, — насупилась тетка, — а какие, не спрашивай, все равно не скажу, хоть пытай меня каленым железом.

— Да надо больно про дела твои знать! — усмехнулся водитель. — У самого проблем хватает!

— А ты куда это меня везешь? — всполошилась тетка, — чтой-то ты петляешь… Мне на Введенскую улицу надо!

— Да ну! — удивился водитель, — да ведь и я там проживаю! У тебя какой дом?