Встреча

Кажется, Гитлер сравнивал коммунистическую Россию с колоссом на глиняных ногах: толкни — рухнет. Хотя его толчки результата не дали, фюрер был прав. Держать удары Россия умеет, а вот стоило ей сделать шаг вперед, как завалилась мордой в грязь. Москва, правда, не сильно пострадала. В годы студенчества он возил из провинции в столицу деньги и еду — родительскую помощь, а теперь тащил то же самое в обратном направлении, потому что старики-родители, пенсии которым задерживали на полгода, сами бы не выкарабкались, причем ездить теперь приходилось чаще, потому что и почте, и знакомым доверять было глупо.

Каждый раз, приезжая в гости, у него складывалось впечатление, что погружается в бочку теплого меда. Столичная суетливость и раздражительность без остатка растворялись в провинциальной благодушной неторопливости. Некуда и незачем было спешить да и делать ничего не хотелось. В его старом трехэтажном тридцатишестиквартирном доме на окраине города жили только старики и молодежь, а среднее поколение разъехалось по всему свету в поисках заработка. Старики сидели на скамейках у подъездов и выглядывали почтальоншу: вдруг принесет пенсию?! Молодежь «забивала козла» за вкопанным в землю столом и ждала возможности подхалтурить: что-нибудь отремонтировать, перетащить или погрузить старикам. Оплачивалась халтура самогоном. Раньше на весь дом была одна самогонщица. Занималась она этим по ночам и считалась паршивой овцой. Теперь гнали почти все: самогон оказался самой стойкой валютой.

Изредка, превозмогая тягучую лень, он выходил из родительского дома на прогулку. Автобусы ходили редко, потому что государственным не хватало топлива, а на коммерческих мало кто ездил из-за безденежья. Он тоже не стал дожидаться автобус, а пошел пешком в центр района, откуда на троллейбусе можно было доехать до центра города.

По этой дороге он десять лет ходил в школу. В конце квартала, там, где дома переходили в пустошь, перерезанную канавой с ручьем из вечно протекающей канализации, когда-то стояла пивнушка. От нее остались две полуразрушенные, закопченные стены — хозяева не сумели договориться с бандитами. Поляна — как называли пустошь жители, — было раньше любимым местом детских игр. Теперь вся разделена на участки, огороженные сухими ветками, спинками кроватей и металлическими листами, где пенсионеры выращивали картошку и прочую зелень и благодаря этому выживали.

Дальше дорога пролегала между двухэтажными домами, совсем уже ветхими. В одном из них, на первом этаже которого раньше располагался продуктовый магазин, потом ликеро-водочный, а теперь ночной, когда-то проживала Лиля. В его школьные годы ей было лет пятьдесят, хотя выглядела не больше, чем на тридцать. Она обычно стояла на углу дома и провожала мальчишек пристальным, манящим взглядом и странно улыбалась. Его одноклассник, сосед Лили по дому, утверждал, что она дает задаром всем и в любое время дня и ночи. Несколько раз они всем классом собирались сходить к ней, подзадоривали друг друга, но так и не решились. Он долго не мог избавиться от навязчивого впечатления, что где-то уже видел такую улыбку, пока однажды не присмотрелся внимательнее к репродукции картины Леонардо да Винчи «Мона Лиза». С тех пор и живую женщина, и женщину с картины стал называть Мона Лиля.

Он вроде бы давно уже перестал расти, но с каждым приездом школа казалась все ниже. Несмотря на каникулы, на школьном крыльце стайка детишек обсуждала что-то громко и весело. Для них кризис — это что-то далекое, к ним отношения не имеющее. У второго корпуса, где учились начальные классы, было пусто. И он отсидел первые четыре школьные года за партой в этом здании, а потом провел в нем семь дней и шесть ночей, когда мальчишек-девятиклассников со всего района согнали сюда на военные сборы. В первый день их погоняли строем по футбольному полю, на второй — свозили на стрельбище, где дали выпулить по пять патронов из автомата «калашникова», а затем военкомы закрылись в кабинете на первом этаже и запили во всю широту армейской души, предоставив мальчишек самим себе. Пацаны тоже пили и курили и еще играли в карты. Он играл с Диком на одну руку. За пять дней срубили семьдесят рублей — месячную зарплату матери Андрея, библиотекарши. В последнюю ночь, в первом часу, он выбежал из здания стрельнуть сигарету. Завернув за угол, чуть не сбил мужчину, который испуганно отпрянул.

— Дядь, дай закурить! — развеселенный испугом взрослого человека, насмешливо потребовал он.

— Не курю, — буркнул мужчина, выдохнув запах свежего перегара, и поправил указательным пальцем очки на переносице.

— Ну и дурак!