Встреча, которой не было

Настя промолчала, и тогда вопрос был повторен иначе:

– Что этот человек делает в моем доме?

– Пришел поговорить, – ответил Игорь Егорович.

– Вас никто сюда не приглашал. Сюда, в дом, который построил мой муж.

Селезнев вздохнул и устало произнес:

– Зря ты так, Валя. Начнем с того, что дом построил я. И этот, и дом Ворониных, и свой. Построил для того, чтобы мы жили рядом. Жили и дружили, как прежде…

– Что он говорит? – Валентина Николаевна обернулась к дочери. – Что за клевета?

Божко попятился, развернулся и поспешил выйти из дома. За ним бросилась Света. А Селезнев так и стоял на пороге гостиной, не пытаясь проникнуть внутрь.

– Я оформил дарственные на своих друзей, на дома и участки. Но по каким-то причинам они оба, хотя и въехали сюда вместе с семьями, не удосужились зарегистрировать право собственности, а потому я до сих пор плачу налоги и за вашу землю, и за строения. Но от меня не убудет: что ваше, то ваше. Я о другом: просто хотел узнать, почему твой Коля на суде сказал неправду: сам бы он не решился это сделать. Лешка Воронин был бы рад подтвердить мое алиби, но не мог…

– Мой Коля никогда не врал, – покачала головой мать Насти.

– Значит, ты не знаешь, почему он затащил меня к вам и не выпускал почти два часа, а на суде заявил, что я заглянул в вашу квартиру ненадолго, а потом помчался домой…

– Неприятная мизансцена, – произнес Божко, когда они вышли со двора. – Не люблю все эти скандалы, разборки, я даже толком сыграть их не могу, если это требуется по сценарию.

– Ужас, конечно, – согласилась Светлана, – я даже представить не могла, что Валентина Николаевна на такое способна. Такая всегда тихая… Она и в Штатах поначалу приходила к нам и с матерью моей шу-шу-шу… А потом моей маме это надоело, и она сказала: «Валя, ты скоро сдвинешься на этом Селезневе. Ну, если его оправдали, значит, он невиновен». Они тогда чуть не поссорились. А потом уж мама мне рассказала, что Валька сначала сама на Селезнева вешалась, а тот на нее внимания не обращал, и тогда она стремительно выскочила за Колю Стрижака. Сама ему предложила: давай, дескать, поженимся. А того на любую глупость можно было подбить, потому что он ни рыба ни мясо был. Настюха этим вся в него.

– А мне Анастасия кажется неглупой.

– Глупая, умная – какая разница! Нерешительная, как и отец, а потому не складывается ничего в ее жизни. Я своего отца вообще не помню, но мама говорит, что он любил повторять: «Каждый человек – кузнец своего счастья». Если бы он не вкладывал всю прибыль в развитие бизнеса, а хранил, мы бы с мамой сейчас не беднее Селезнева были.

Воронина вздохнула.

– Не любишь ты Игоря Егоровича, – подытожил Максим.

– Я тебя люблю, а до него мне никакого дела, с Селезневым пусть Настя разбирается…

А страсти в доме Стрижак разгорались с новой силой.

– Я на твоем суде не была, – наседала Валентина Николаевна. – Тебя обвинили в убийстве моей подруги. И осудили, между прочим, а как ты уж потом вывернулся – пусть останется на твоей совести. Если ты хочешь забрать у нас участок и дом, мы завтра же соберем вещи и уедем…

– Я хочу только одного: узнать, кто приказал убить Полину. Мне казалось, ты можешь что-то знать или Коля знал и с тобой поделился, у него от тебя тайн не было. Тот, кто заказал мою невесту, почти наверняка целил в меня. Убийцы приходили не за жизнью Поли, а за моей, и твой муж, удержав меня в вашей квартире, спас меня – только и всего. А дом и земля как были, так и останутся вашими…

Игорь Егорович шагнул к выходу, но остановился.

– Фамилия «Капустин» тебе ни о чем не говорит? Не знаешь, встречался Коля с этим человеком или, может, созванивался?

Валентина Николаевна отвернулась и, не глядя на него, ответила:

– Не слышала ни про какого Капустина. И почему я должна помнить – столько лет прошло.

Селезнев кивнул, а потом веско произнес:

– Дом и участок ваши. Если от меня что-то потребуется, если нужна помощь, только скажи – я помогу, как помогал всегда.

Он скрылся в прихожей, было слышно, как открылась и осторожно затворилась входная дверь.

– Нам от тебя ничего не надо! – крикнула ему вслед мать Насти, правда, не особенно громко.

Анастасия хотела броситься за ним, но посмотрела на сидящую в кресле маму и удержалась.

Все время разговора Валентина Николаевна просидела в кресле. И сейчас она оставалась в той же напряженной позе, вцепившись в подлокотники и кусая губы. Настя подошла к маме, наклонилась и поцеловала ее. И произнесла негромко:

– Я тебя люблю, но ты не права.

И побежала вслед за Селезневым. Валентина Николаевна не попыталась ее остановить, а может, не успела.

Его уже не было во дворе, а когда Настя выскочила на дорогу, увидела только его спину. Игорь Егорович уходил очень быстро, словно куда-то спешил. Анастасии вдруг показалось, что он так торопится, потому что хочет вернуться в дом Иволги и тут же уехать, чтобы никогда больше не возвращаться. Но звать его, кричать, просить не уходить, дождаться ее было неловко. И тогда она побежала. Он, вероятно, почувствовал это и обернулся. Увидел, как она бежит к нему, и пошел навстречу.