Встреча на далеком меридиане

Ник промолчал. Раздражение в голосе Гончарова и немыслимо длинный перечень инструкций означали одно: для Гончарова была невыносима мысль, что Ник и Валя вместе. Он ничего не знал об их чувствах и переживаниях, об обоюдном их невысказанном решении, и, если уж сам он не мог быть там же, где и они, чтобы встать между ними, он хотел отгородить их друг от друга спешной, трудной работой. Яростная подозрительность Гончарова вызвала у Ника досадливое сострадание к нему. Нику хотелось крикнуть: "Перестаньте же, вы делаете только хуже!" И действительно, Валя воспринимала это как грубое оскорбление. Она продолжала писать, лицо ее делалось все более замкнутым, и Ник знал, что Гончаров совершает одну из величайших ошибок своей жизни.

Ник все время помнил о Вале, а Валя о нем. Их обоих мучило это, как боль незажившей раны, и, однако, необходимо было напрячь всю волю, как бы не замечать этого и продолжать работу. Если они находились в одной комнате, им стоило огромного труда не взглядывать то и дело друг на друга и не забывать, что в разговоре должны участвовать и другие. Если они работали порознь, их отвлекало от дела постоянное ожидание: вот сейчас раздадутся знакомые шаги, так непохожие на все остальные, и звук этих шагов заставлял кровь бежать быстрее.

Ни вместе, ни врозь они не знали покоя. В сущности, наедине им не удалось быть еще ни разу, но ни один из них и пальцем не шевельнул, чтобы такая встреча состоялась: оба и жаждали, и страшились ее.

Переговоры с Гончаровым, по крайней мере дважды в день, только усугубляли напряжение. Работа на станции двигалась с невероятной быстротой, и этот необычный рабочий темп озадачивал Гончарова и как будто еще больше отдалял их от него. Они жили в своем обособленном мире - все за его пределами становились как бы чужими, нереальными.

Снег шел несколько дней, прекращаясь лишь ненадолго, а ветер и вовсе не утихал. Он выл, барабанил в окна, в одних местах наметал громадные причудливой формы сугробы, в других срывал весь снег, обнажая камни. Окна с той стороны здания, откуда дул ветер, были совершенно залеплены снегом, с подветренной стороны оконные стекла были прозрачны, но за ними стояла сплошная белая мгла, и лишь в минуты затишья сквозь эту мглу проглядывало свинцово-серое небо. По всему дому гуляли сквозняки, как будто ветер прорывался даже сквозь камень.

К морозу Ник привык довольно скоро и вообще быстро приспособился к пребыванию на большой высоте. К чему он не мог привыкнуть, это к присутствию Вали, к тому, что постоянно видит ее, чувствует, как она проходит мимо, почти касаясь его, к тому, что она спит в дальнем конце этого дома, у той же стены, что и он.

Он пытался чем-нибудь отвлечься, но уйти ему было некуда. Дом, действительно замечательный, все же не был так колоссален, как показалось Нику в день приезда. На самом деле комнаты были меньше, потолки ниже, и первое впечатление, что размеры здания необъятны, сменилось другим: Ник увидел, что оно построено по очень строгому, точно продуманному плану, как строят корабли. Кроме него и Вали - те, кто приехал с ней из Москвы, пока еще оставались на базе, - на станции работало всего двенадцать человек: Геловани, врач, двое студентов, остальные - обслуживающий персонал, люди того типа, что выполняют подсобные работы во всех научно-исследовательских институтах: у них ловкие руки, особое чутье к механизмам и подлинное отвращение ко всякой рутине.

С ними Ник сталкивался мало: работа, которую предстояло проделать, не могла быть поручена механикам - слишком много времени ушло бы на инструктирование, - втроем, с Валей и Геловани, они могли справиться быстрее. Дело само по себе было привычным, но оно могло бы дать Нику особое удовлетворение: это было окончательной проверкой, медленным крещендо, последним парадом сил перед главным ударом. Все репетиции были уже позади. Приборы действовали именно так, как надлежало им действовать во время эксперимента, а уж эксперимент решит все. И Ник мучился тем, что теперь, когда это было особенно важно, он не мог полностью отдаться делу.

Со стороны, однако, казалось, что он с неослабевающим интересом вникает в мельчайшие подробности. Нельзя допускать никакой случайности, настойчиво повторял он. Каждая вновь прибывшая деталь проверялась - необходимо было убедиться, что во время перевозки ничто не пострадало. Но и целиком поглощенный работой. Ник в любой момент знал, где Валя: стоит напротив него у стола или где-нибудь сзади в углу лаборатории. Он определял это, почти не глядя, от него не ускользало ни одно ее движение.