- Но если нет будущего для них, то его нет и для меня, - сказал Ник. Правда, я знаю только то, что чувствую сам, но мои чувства не могут так уж отличаться - разве что интенсивностью - от того, что чувствуют другие люди. Мы неразрывно связаны не только с нашим биологическим видом, но и с нашим временем. Мы так же не можем выйти из состава человечества, как не можем покинуть наше столетие. И поэтому все ваши возражения кажутся мне бессмысленными и не объясняют, о чем вы думаете, когда сидите за этим вашим столом в Женеве, или Вене, или где-нибудь еще и спорите по вопросам приоритета и процедуры. Считается, что вы лепите будущее мира, но лично для вас это будущее не имеет смысла. Люди, которым придется жить в этом будущем, вызывают у вас отвращение. Так где же эта доблестная волнующая новая жизнь, которую вы обрели? Чем, собственно, вы отличаетесь от землекопа, продавца и счетовода, которые так вам противны? В конце концов все сводится к тому, что вы отрабатываете свое жалованье - и только. Вы не можете предложить мне ничего лучше того, что я имею. По крайней мере здесь у меня есть реальный шанс вернуть себе то, что мне необходимо.
- Это не возвращается. Ник, - медленно сказал Хэншел. - Не возвращается, и все. Однако, если вы так относитесь к тому, что я делаю, а как бы то ни было, в мире сейчас нет ничего важнее, - тем больше у вас оснований отдать свою кипучую энергию в распоряжение нашей делегации.
Ник посмотрел ему в глаза.
- Послушайте, Леонард, чего вы, собственно, хотите? Взять меня в помощники или обратить в свою веру? Неужели для вас будет победой, если я брошу научную работу? Вы меня так уговариваете, что мне кажется, вам просто не терпится услышать, как я скажу: "Я тоже сдаюсь".
Хэншел мучительно покраснел, но улыбнулся.
- Это уже зло сказано, - заметил он ровным голосом.
- Что бы я ни говорил, к каким бы доводам ни прибегал, - сказал Ник, вы неизменно соглашаетесь и добавляете, что это еще одна причина, чтобы я поехал с вами, - даже если все эти причины противоречат одна другой.
- Совершенно справедливо, - признал Хэншел.
- И получается полная бессмыслица - разве что слова, которыми вы пользуетесь, для вас ничего не значат...
- Ничего, - согласился Хэншел, - абсолютно ничего.
- ...и вы хотите только заставить меня отказаться от научной работы.
Глаза Хэншела блеснули, и он покраснел еще больше, но все-таки улыбнулся и обезоруживающе развел руками.
- Я назову вам еще одну причину: хотя бы используйте меня для того, чтобы на несколько месяцев уехать отсюда, ведь здесь вам приходится не слишком сладко, я у вас возникают всяческие осложнения. Я, знаете ли, не слепой, я вижу, что происходит.
Ник покачал головой.
- Я скажу вам правду, Леонард, - признался он наконец. - Я боюсь ехать.
Хэншел сочувственно вздохнул.
- Потому что это может вам понравиться? - спросил он вкрадчиво. К нему вернулась его невозмутимость, на губах снова появилась добродушная улыбка. - Потому что окажется, что именно это вам и нужно? Вот теперь мы добираемся до правды! Я знал это с самого начала! Но бояться не надо если это то, что вам нужно, зачем сопротивляться? Поразмыслите еще, Ник, и помните: только дураки живут, не имея запасного выхода.
3
Весна становилась все прекраснее, но он был так занят, что замечал ее урывками, словно мчался по длинным темным туннелям, лишь изредка оказываясь на свету. Он оглушал себя деятельностью: трижды в неделю семинар в университете по физике высоких энергий, в понедельник днем коллоквиум для младших сотрудников, в пятницу утром совещания с руководителями групп для анализа результатов за неделю - и все это помимо его основной работы, которой он упрямо продолжал заниматься, хотя и не мог на ней внутренне сосредоточиться. На самом же деле он ждал - словно раз и навсегда затаив дыхание.
И все это время любовь стучалась в двери его жизни, моля, чтобы ее впустили. Но он не мог искренне сказать, что отвечает на эту любовь, и потому не произносил слова "люблю", хотя Мэрион его мучительно ждала. Она мужественно пыталась обходиться теми заменителями, которые он предлагал ей - нежностью и привязанностью, - но не могла скрыть, до чего ей тяжело.
- Этого мало, - сказала она как-то ночью у него дома. - Я больше не хочу себя обманывать. Ты ко мне равнодушен, вот и все.
- Без тебя я сошел бы с ума, - сказал он, беря ее за руку. - Ты нужна мне.
- Я нужна тебе, но ты меня не любишь, а я тебя люблю. - Ее голос звучал сердито, но на самом деле это была всего лишь боль и беспомощность. - Так оно и идет. Я только и думаю о том, как нам встретиться. Я готова на что угодно, лишь бы выкроить час или даже полчаса, а для тебя, если я могу прийти - прекрасно, а если нет - тоже ничего. Я тебя не упрекаю, - сказала она с отчаянием. - Ты можешь чувствовать только то, что чувствуешь, но я устала, устала, устала биться головой об стену и притворяться, что в этом счастье. Мне этого просто мало.