Встреча на далеком меридиане

Женский голос, несомненно принадлежащий американке, сказал "Алло!", и Ник попросил вызвать Мартина Филлипса из консульского отдела. Через несколько секунд мужской голос устало произнес:

- Филлипс у телефона.

- С вами говорит Никлас Реннет. Я только что из Стокгольма. Меня просила позвонить вам ваша сестра Грейс. Она взяла с меня клятву, что я сделаю это сразу же, как только приеду, не то она меня убьет.

Филлипс весело засмеялся.

- Узнаю Грейс! А она, случайно, не просила сообщить, что не сможет встретиться со мной в Вене?

- Именно. Она сказала, что будет ждать вас в Риме.

- Мне очень жаль, что мы причинили вам столько хлопот. Она, конечно, послала мне телеграмму, но почему-то она никак не может поверить, что телеграф здесь работает. Очень жаль, что мне не удастся повидаться с вами, ведь я, как вы знаете, сегодня уезжаю на полтора месяца в отпуск. Но раз уж вы позвонили, я, пожалуй, вас сразу же и зарегистрирую. Мы предпочитаем, чтобы американцы сообщали нам, где они остановились, если они собираются пробыть здесь больше одной - двух недель. Это только формальность. Но если у ник дома что-нибудь случается, их родным не приходит в голову запросить Интурист, и они начинают бомбардировать телеграммами нас. Месяц назад нам пришлось разыскивать одного фермера из Айдахо, приехавшего сюда с делегацией, - у него заболела жена.

- Я еще в аэропорту, - сказал Ник. Стоило ли объяснять, что для него эта формальность совершенно не нужна: в Соединенных Штатах не было ни одного человека, которому он мог бы неожиданно понадобиться. В любое другое время ему стало бы грустно от этой мысли - но не теперь, когда будущее, ожидавшее его тут же, за дверью, казалось, обещало ему так много. Он был не одинок, а свободен. - Я приехал на конференцию физиков.

- В таком случае мы всегда можем найти вас через Академию наук. Нам нужно только знать номер вашего паспорта и где вы остановились. Но, как я уже сказал, это - формальность, и вы можете не утруждать себя. Еще раз спасибо и примите мои извинения за выходку Грейс.

Ник повесил трубку и вышел к Гончарову и Кирееву. Последний сказал:

- Машина ждет.

Гончаров вопросительно посмотрел на Ника.

- А теперь мы можем поговорить?

- О космических лучах? - спросил Ник. Балерина встала и пошла к нему, улыбаясь и протягивая руку, но эту руку взял и поцеловал худощавый, элегантно одетый человек, который появился из-за спины Ника и оживленно сказал что-то по-французски, хотя и с заметным русским акцентом. В комнату энергичней походкой вошел пожилой советский генерал в белом кителе и синих брюках с красной полосой; он недовольно осмотрелся по сторонам, словно здание аэропорта сыграло с ним неумную шутку, и снова исчез за дверью, а Ник проводил его взглядом, жадно ловившим каждую черточку советской жизни. - О космических лучах? Лучше не надо, если можно, - попросил он, зная, что ничего не способен слушать, пока глаза его не насытятся. Улыбнувшись, он добавил: - Дайте мне сперва сориентироваться.

Оживление на лице Гончарова снова угасло, и оно стало непроницаемым. В зале запах карболки еще более усилился, и Ник торопливо прошел к двери, стремясь скорее выбраться на свежий воздух. Снаружи на ступеньках, теперь освещенных уже довольно ярким солнцем, в ленивых позах стояли носильщики, которых не смогли преобразить даже их форма и кепи с кожаным козырьком наоборот, им удалось придать своей форме непринужденность пижамы. Но Нику так и не пришлось глотнуть свежего воздуха - шоссе недавно заново асфальтировали, а кроме того, всюду пахло бензином. Их ждал длинный черный лимузин с распахнутыми дверцами, сиденья которого были покрыты чехлами в сине-белых цветочках. Чемоданы уложили в багажник, все сели, шофер включил передачу, и машина плавне покатила мимо стоянки, где сгрудилось двадцать такси с двумя полосками квадратиков под окнами, а их шоферы, сбившись в кучки, о чем-то весело болтали - точь-в-точь как в Питтсбурге и в Нью-Йорке, в Париже и в Риме.

За границей аэродрома потянулась поросшая молодыми деревцами "равнина, сохранявшая все черты дикой природы. Вскоре перед ними открылось широкое шоссе, где одна изящная белая стрела с надписью "Аэропорт" указывала назад, а другая, под прямым углом к ней, - налево, на Москву.

- В Москву, в Москву! - сказал Ник, цитируя Чехова.

- Мы будем там примерно через полчаса, - ответил Гончаров. К нему уже вернулось хорошее настроение, и он принялся описывать новый фазотрон, но Ник только рассеянно отвечал: "Ах, вот как!" - а сам во все глаза смотрел из окошка на окружавшую его Россию: на широкое шоссе, на движущиеся с одинаковой скоростью грузовики и легковые автомобили - и задавал себе вопрос, почему шоссе в Советском Союзе производит на него такое впечатление, хотя он совсем не обратил внимания ни на Большое Западное шоссе, ведущее в Лондон, ни на подъезд к Стокгольму. Сейчас он находился на Луне, но только она почему-то совсем не отличалась от всего остального мира. Он открыл окно, но вместо свежего воздуха вдохнул запах русского бензина.