Встреча на далеком меридиане

День прошел в вычислениях, спорах и сравнении всех возможных методов, и, несмотря на различие темпераментов и на то, что оба сформировались как физики в таких различных традициях, совместная работа шла довольно успешно. Но прошлое все время витало над ними, и два столетия строгих европейских традиций — аналитической точности французских школ, приправленной детальной скрупулезностью позднейших академий Геттингена и Берлина, — словом, все голоса европейской физики слились в голосе Гончарова, который то и дело пригвождал к земле, загонял в тупик, выпотрашивал летучие, интуитивные догадки Ника, с помощью которых он пытался перепрыгнуть пропасть, так как Ник унаследовал совсем иные традиции, уходящие корнями в темную комнатку, где Ньютон наблюдал за солнечным лучом, проникшим сквозь крохотную дырочку в ставнях, в неопровержимое здравомыслие самой сути полубезумных теорий Кэвендиша, традиции, подкрепленные прагматизмом Американского технологического института, где, как ни в одном научном учреждении, сливаются воедино теория и практика.

Работа шла неплохо, и намечались какие-то успехи, но все же Ник и Гончаров раздражали друг друга, и не только потому, что были разными людьми, но и потому, что обоих тяготило многое, не имевшее отношения к работе. Иногда в спор по какому-нибудь теоретическому вопросу они вносили такую горячность, такое ожесточение, которое вряд ли можно было объяснить научной принципиальностью, и тогда оба понимали, что между ними продолжается прежний разговор, проникнутый неприязнью. Но оба крепко держали себя в руках и к концу дня, несмотря на полное изнеможение, значительно продвинулись вперед.

— Совершенно ясно, что все эти соображения не решают вопроса, — сказал Гончаров, вставая из-за стола, заваленного ворохом бумаг. — Пытаясь найти способ проверки, который не нарушил бы остального плана, мы вынуждены будем согласиться на способ наименее верный. И в конце концов будет одна только видимость большой работы, а результатов — никаких. Это нечестно. Конечно, можно легко убедить тех, кто не понимает, как важно решить этот вопрос. Вы согласны со мной? Но что толку писать в отчетах, что произведено такое-то количество опытов, когда самый важный опыт находится под сомнением? Нет, — заявил Гончаров, — паллиативы тут не годятся. Единственный выход — найти наилучшую методику постановки опыта и потом провести его как можно быстрее.

Ник ничего не ответил.

— Что, собственно, вы и имели в виду все время, — продолжал Гончаров. Верно?

— Верно.

— Так почему же вы не сказали это прямо и откровенно? Неужели я, по-вашему, настолько слаб, что не снесу правды? Разумеется, у нас своя методика, но если мы заслуживаем критики, то надо нас критиковать.

— Это легко на словах, а на деле — стоит мне попытаться, как я натыкаюсь на невидимую стену. Сделаешь одно — оказывается, я нарушил какой-то обычай; сделаешь другое — выясняется, что я кого-то обидел или оскорбил. Я просто сбит с толку. Не знаю, что от меня здесь требуется.

— От вас требуется, чтобы вы были самим собой, и больше ничего.

— Хорошо, — спокойно сказал Ник. — Большего я и не прошу. Но как насчет последствий?

— Да ну их к черту! — сказал Гончаров по-русски. — Мы все взрослые. Вы заботитесь о себе. А мы сами о себе позаботимся. Мы это умеем. Сколько лет этим занимались. Будьте самим собою, и все.

— Ладно, только помните — на вашу ответственность.

— Ничего, выдержу, — невозмутимо отозвался Гончаров. — Я и не такое выдерживал.

10

Ник чуть не опоздал, добираясь до театра, и все-таки пришел раньше Вали. Он увидел ее в последнюю минуту; она торопливо шла, почти бежала от троллейбусной остановки и оглядываясь по сторонам, разыскивая его глазами и словно боясь, что он потерял терпение и ушел, не дождавшись ее. Ник шагнул вперед и взял ее за локоть. Валя обрадованно засмеялась и с облегчением прижала обе руки к груди.

— Собрание тянулось бесконечно, — сказала она. — И я уже ничего не соображала. Сначала я принимала очень активное участие в обсуждении. Я говорила умные, продуманные, дельные вещи. Потом взглянула на часы… Она всплеснула руками и подняла глаза. — Господи боже! Я уж думала, что мне ни за что не поспеть к началу! Я сидела и твердила про себя: «Товарищи, да ведь мы уже обо всем этом говорили. Обсуждать больше нечего!» И правда, обсуждать было нечего, — серьезно добавила она. Остается только… только… — Она с досадой щелкнула пальцами, подыскивая хотя бы приблизительно соответствующее английское слово, — прийти к определенным выводам и продолжать работу. Вы не имеете права сердиться на меня за опоздание, потому что сами в этом виноваты, понимаете?

— Я и не думаю сердиться, — сказал Ник. Они уже вошли в зал, пройдя через обширное фойе, мимо вешалок и буфета; все помещения были просторные и комфортабельные, чего никак нельзя было ожидать, глядя на неказистый фасад здания.

— Одно только плохо, — продолжала Валя, — вернее, очень неприятно…