Встреча на далеком меридиане

— Да ведь и различие это тоже временное… Вы не представляете себе, с какой быстротой у нас совершаются перемены. Должно быть, если вспомнить прошлое нашей страны, может показаться удивительным, что я, именно я, сижу в этом здании и работаю над научной проблемой, однако, честное слово, я не вижу в этом ничего удивительного. То, что я здесь, мне кажется вполне естественным. И таких, как я, — множество.

— Разве в вашем происхождении есть что-то необычное?

— Вот в том-то и дело. Ровно ничего. Дед мой был очень бедный, очень невежественный, фанатически религиозный крестьянин. Я родился в его избе, под Рязанью. Вся семья ютилась в одной-единственной грязной и тесной клетушке. Дед был человек жестокий. Он не любил ни меня, ни мою мать, ни отца. Недавно кончилась гражданская война, и, помню, у всех была одна забота — как бы прокормиться. Из города приезжали люди, выменивали у нас продукты — так мы жили. Надували горожан, как могли. Дед все время ссорился с матерью, потому что она хотела, чтобы все было по-честному. Она жалела людей, приезжавших к нам за продуктами. Ссоры не прекращались. Отец не выдержал и уехал в Москву. В те годы работы на всех не хватало, но ему как-то удалось устроиться на фабрику дворником. Он еще мальчишкой ушел в армию, провоевал две войны и к двадцати шести годам остался без всякой специальности. Он поселился в маленькой комнатушке вместе со своими знакомыми и наконец выписал нас. Таким-то образом я попал в Москву и стал ходить в школу. Как видите, ничего примечательного тут нет. Примерно такую же историю можно рассказать о каждом, кого вы видели у меня в субботу. Кстати, надо будет на днях опять собраться, — более оживленным тоном сказал Гончаров. — Или поедем в воскресенье на дачу, к моим друзьям, пока они не переехали в Москву. Думаю, вам это доставит удовольствие. Там интересное общество — ученые, писатели, актеры…

— Постойте, — сказал Ник. — Минуту назад вам было шесть лет, вы были сыном дворника, жили в одной квартире с другой семьей. А сейчас вы приглашаете меня ехать за город на вашей собственной машине к известным ученым, писателям и актерам. Должно же было что-то случиться за это время?

— А что могло случиться? — удивился Гончаров. — Я пошел в школу. — Он вдруг засмеялся. — Простите, — вежливо извинился он, — но вы меня рассмешили, сказав, что мы жили в одной квартире с другой семьей. Вы меня не поняли. Я сказал, что мы занимали одну комнату — одну в четырехкомнатной квартире, и в каждой комнате жили несколько человек. Так было тогда, да и сейчас еще так же многие москвичи живут. Видите ли, мой отец уже не был дворником — товарищи по заводу обучили его работать на простейших станках. Потом он стал осваивать более сложную профессию, но этого ему было мало, и он решил учиться по вечерам. Начал он в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Через десять лет он стал инженером. Мы, бывало, сидели с ним за одним столом и занимались. Я любил эти часы. Мы были очень дружны с отцом. Он помогал мне, а я иной раз помогал ему — по крайней мере так мне представлялось. Во всяком случае, я держал перед ним книгу, пока он заучивал формулы. Попутно я спрашивал у него, что значит то или это. Он объяснял. Я считал его самым умным человеком на свете, и не удивительно, что заинтересовался точными науками. Так что, видите, тут в общем нечего и рассказывать. — И снова он прервал свое повествование и заговорил о другом, более для него интересном: — Может быть, когда мы поедем, вам будет любопытно поговорить с Горовицем, он раз в неделю приезжает сюда из Дубны. Его нейтрино…

— Разумеется, — сказал Ник. — Но пока вы с отцом занимались за одним столом, что же делала другая семья? Они были тут же, в этой комнате, не так ли?

— Они скандалили, — кратко ответил Гончаров.

— Скандалили?

— Да, скандалили. Он был очень славный, а она — очень добрая, но они ссорились все время. Ссорились из-за чего угодно. Однажды я спросил его, как называется столица Эквадора. Он говорит — Кито. Она говорит — Кваякил. Он говорит — Кито. Она говорит — Кваякил. Он говорит — Кито, черт тебя возьми. Она говорит — не смей ругаться. — Гончаров засмеялся. — И так всегда. День и ночь они ссорились. А мы с отцом сидели и занимались как ни в чем не бывало. Быть может, — опять вернулся он к более интересным для него делам, — вы хотите съездить в Дубну посмотреть циклотрон? Надо бы вам выкроить дня два. Я договорюсь с…

— Как же вы могли заниматься, когда они ссорились?

Гончаров пожал плечами.

— Мы не обращали внимания, вот и все. Как-то раз отец сказал мне, что придет время, когда мы будем жить иначе, и я ему поверил. Что касается соседей, то они в конце концов развелись.

— Вам стало легче, когда они уехали?