Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны

Сам Бредли как человек и как военный произвел на меня во время этих свиданий благоприятное впечатление. Уже немолодой — тогда, в мае сорок пятого, ему было около шестидесяти, — он был крепок, спокоен и выдержан; интересно и в основном верно анализировал ход событий, понимал значение, которое приобрели в ходе войны мощный артиллерийский огонь, танки и авиация, хорошо разбирался в характере современного боя, правильно представлял себе решающее и второстепенное в нем. Со знанием дела судил о наших танках, их вооружении, броне, двигателях и тому подобном.

В общем, я чувствовал и видел: рядом со мной сидит человек, достаточно ориентированный в вопросах использования всех родов войск, что, на мой взгляд, было первым признаком высокой квалификации командующего.

У меня сложилось впечатление: это воин в полном смысле слова, военачальник, достойно представлявший действовавшие в Европе американские войска.

Импонировало и то, что в беседах со мной он не раз тепло отзывался о советском народе, армии, с удовлетворением и, как мне казалось, искренне высоко оценил наши последние операции, а также понимал все трудности борьбы, которую Советская Армия вела с гитлеровцами.

В одном из разговоров Бредли мне так прямо и сказал, что наша армия вынесла основную тяжесть войны, то есть заявил именно то, что впоследствии многие другие генералы на Западе, бывшие некогда нашими союзниками, стали упорно замалчивать или даже опровергать. В оценке противника мы тоже с ним сошлись. Он считал немецкую армию сильной и закаленной, способной драться упорно, с большим умением и стойкостью.

Наша встреча проходила и закончилась в непринужденной дружеский обстановке. Между нами тогда были действительно хорошие отношения. Я уезжал от Бредли в самом добром расположении духа, и только уже по дороге мое настроение несколько омрачила одна небольшая деталь.

Когда мы усаживались за обеденный стол, я увидел перед собой микрофон. Я не видел никакой надобности в том, чтобы застольные тосты транслировались в эфир, и попросил убрать от меня микрофон. Бредли тут же распорядился на этот счет. Но когда я, возвращаясь к себе на командный пункт, включил радиоприемник, то услышал в эфире свой голос. Тост, который я произносил на обеде у Бредли, был все-таки записан на магнитофон и теперь передавался в эфир. Я, правда, не придал этому сколько-нибудь существенного значения. Но, не скрою, поскольку мы договорились заранее, нарушение слова, даже в столь несущественном деле, оставило у меня все же неприятный осадок. Хотя, впрочем, допускаю, что это было сделано без ведома Бредли и его самого в данном случае надули корреспонденты.

Из книги «Записки командующего фронтом»

Юрий Тимошенко, Ефим Березин[22]. Концерт за Эльбой

Война была кончена. Это чувствовалось и в штабе армии, которой командовал В. И. Чуйков — будущий Маршал Советского Союза. Мы прибыли сюда отпраздновать Великую Победу советского народа.

Девятого мая во время торжественного салюта в честь Победы вместе с героями штурма Берлина мы разрядили свое оружие в притихшее берлинское небо.

Наступил мир!

Вскоре у нас состоялся концерт за Эльбой — для наших американских союзников. Этой встрече предшествовала большая и тщательная подготовка.

Хормейстер Е. П. Шейнин решил поразить американцев небывалой филигранностью хорового пения. Для этого он выбрал простую американскую песенку «Ни с кем не смеешь ты сидеть в саду».

— Звучание этой вещи, — увлеченно говорил нам худрук, — должно напоминать ажурное кружево, искусно сплетенное из тончайших ниток-голосов.

Долго искали выигрышную для песни тональность. Трижды переделывали оркестровку. Вместо отдыха с утра до ночи репетировали только эту песню, и ансамбль возненавидел ее черной ненавистью.

В тот день, когда доведенные до исступления хористы готовы были броситься на дирижера, раздалась команда:

— Прекратить репетицию. Через час быть готовыми к отъезду за Эльбу. Форма парадная. Оружия не брать.

Эльба. Останавливаемся возле разрушенного моста. Нас уже ожидает американская баржа. Мы выходим из автобусов и окружаем американского солдата, стоящего возле переправы. Он жует резинку и приветливо улыбается.

Наконец нам представилась возможность «блеснуть» своими познаниями английского языка, и мы бойко задали ряд вопросов высокоинтеллектуального характера: «Как поживаете?», «Сколько вам лет?», «Который час?».

Если учесть, что ко всем вопросам мы добавляли «мистер», это выглядело совсем неплохо.

Солдат отвечал на вопросы обстоятельно, не скупясь на слова, три четверти которых нам были непонятны, но мы утвердительно кивали головами и улыбались. Несколько раз американец попытался что-то спросить. Но мы боялись, что не сумеем ответить, а потому, извиняясь (на английском языке!), перебивали его и немедленно задавали какой-нибудь новый «остроумный» вопрос.

Когда наш запас английских слов истощился, мы заметили на каске американского солдата надпись «Крочак». Мы спросили, что она означает?

— Крочак — моя фамилия.