Встреча. Повести и эссе

Другие в зале, хоть и не упились допьяна, ораторствовали не менее жарко. Наконец-то, говорили они, за дело взялся настоящий человек — и какой! Камилл Демулен, народный трибун еще с июля восемьдесят девятого года, вкладывавший теперь весь пламень души в свои писания. В только что вышедшем третьем номере своей газеты он решительно выступил против ультрареволюционеров и не обинуясь написал о всех злоупотреблениях. Форстер немедленно раскрыл газету, чтобы посмотреть, какие статьи имелись в виду. Пока шел спор за столиками, он пробежал глазами нужные статьи. И в самом деле, они были начинены взрывными аллюзиями, и, если изрядно знать Тацита и других римских авторов, эти намеки легко было расшифровать. Речь шла о растущем терроре фракции Эбера. О дехристианизации, закрытии церквей, преследовании католических священников, о насилиях в Лионе и на Луаре…

Рядом с достоверными сообщениями были и явные сплетни. В этой каше из выдумки и правды люди ковырялись, как вороны в навозе, и каждый хотел превзойти другого еще более невероятной историей. Взять хотя бы положение в Лионе. Послушать иных, так там царил жуткий голод. Осажденные жирондисты сражались отчаянно, как львы, и разве они заслужили уготованную им участь? На купола церквей и соборов сыплется град ядер. Дюбуа-Крансе, комиссар Конвента, приказал никого не щадить. Город хотят сровнять с землей, а буде возникнет на его месте другой, то и дать ему другое имя: Commune Affranchie, Освобожденная община. Раз Лион восстал против республики, значит, он не должен больше существовать… Фуше говорит, к свободе нужно идти по трупам. В соборе Невера он велел освятить бюст Брута, тираноборца, и на вратах кладбищ приделать надпись: «Смерть — это вечный сон»… В Нанте гильотина работала до тех пор, пока палач не пал замертво от усталости. Среди его жертв были и женщины, и дети. В Аррасе, во время казни, представитель власти будто бы макал свою шпагу в кровь мучеников, приговаривая: «Ах, как я это люблю!..» На Луаре свирепствует пресловутая команда Марата в своих шерстяных красных шапочках. В одиннадцать ночи там погрузили на баржу девяносто священников, чтобы якобы отвезти их в крепость на острове, да только ту баржу потопили посередине реки. Депортация упорствующих христиан вообще все чаще кончается их утоплением. Когда не стало больше барж, решили просто связывать людей по рукам и ногам и бросать в поток. А кто пытался выплыть и в таком положении, того пристреливали с борта корабля.

Вернулся Онфрой.

«Опять эти свирепые жестокости ультра, — сказал он. — Не вредят ли они тем самым делу революции?» Ведь как бы ни старался Комитет общественного спасения блюсти справедливость, подобные злоупотребления бесконтрольны, они захлестывают как стихия. «Это не лучше, чем контрреволюция, и кое-кто подозревает, что ради контрреволюционных целей все и делается».

Ах, что ты несешь, друг любезный! Ведь не контрреволюционер же Эбер, которого почитают по меньшей мере в сорока из сорока восьми фракций, или Моморо, а тем более Шометт[42], недавно выбранный прокуратором парижской коммуны. А если Камилл Демулен напал на них в своей газете, смешав с политическими авантюристами, с преступниками и проходимцами, значит, он заблуждается. А они возглавили санкюлотов в сентябре без всякой корысти, только ради осуществления требований народа установить твердые цены на продукты питания. Шометт, правда, хотел было упразднить католическую церковь, да потом образумился, подчинился линии Робеспьера и поцеловал, так сказать, лозу, которой его отхлестали. Он во что бы то ни стало хотел сохранить единство якобинцев, способствуя укреплению революционного правительства.