Встреча с неведомым

- В колонии тоже заставляют работать. За пайку. До чего обидно! Лучше уж "завязать" и работать на воле, где-нибудь на Севере, где платят "длинный рубль"... Вот ты, Шашлов, завидуешь "высокообразованным", а ведь для них эти блага - только возможность целиком отдаться любимому труду. Все, что им действительно необходимо, это возможность делать свое дело. А это уж государство, ценя их время и здоровье, заботится о них. Я не академик и никогда им не буду, но мне бы и в голову не пришло завидовать, что у кого-то, например, дача или там машина. Вот ерунда! Ничто так не растлевает человека, его душу, как зависть, лень, нежелание трудиться в полную меру.

- Так... Значит, я - растленный тип? - обиделся вконец Гусь.- Обрисовал меня товарищ начальник в полную меру. Чего скалите зубы? - накинулся он на парней. Те мгновенно спрятали улыбки.

- Куда же вы теперь направляетесь? - спросил Захарченко, обращаясь к Гусю и остальным.

- В Черкасский,- хором, как на уроке, ответили они.

- А на рудниках уже надоело? Там можно хорошо заработать...

- Здоровье дороже,- сказал Гусь.

- Дело ваше... Когда вышли с рудника?

- Утром. До развилки нас подкинула попутная машина, а потом пешком...

Захарченко повернулся к Марку. И сразу лицо его посветлело.

- Ну, как там в обсерватории, обживаешься понемногу? Марк с любовью взглянул на Захарченко.

- Там хорошо, Михаил Михайлович. Такие славные люди! Друга себе нашел.

Марк кивнул на меня. Мне стало немного легче: Марк считает меня своим другом.

- Отец его в Антарктиде, Михаил Михайлович. Это ведь сын Дмитрия Николаевича Черкасова.

- А-а! Академика Черкасова!

Гусь внимательно посмотрел на меня. За что, собственно, он меня так возненавидел? Не подумайте, что я преувеличиваю: это был взгляд убийцы.

Глава пятая

ОСКОРБЛЕНИЕ ЛОЖЬЮ

В зимовье мы пробыли часа четыре. Потом, воспользовавшись временным затишьем, кое-как добрались до плато. Все в лаборатории спали, нас встретил Бехлер. Женя его расцеловал. Бехлер отвел Женю в приготовленную ему комнату, а мы, поужинав, легли спать. Утром я немного проспал и завтракал один, на кухне. Я беспокоился за Абакумова, но Гарри успокоил меня: Алексей Харитонович вернулся вчера до пурги.

Когда я подходил к камералке, в коридоре меня догнал Женя, одетый очень парадно: в черном костюме, белой рубашке, модном галстуке. Он схватил меня за руку. Я заметил, что Женя расстроен.

- Колька! Разве эта девушка... ну, Лиза... дочь Абакумова?

- Конечно.

- Почему же ты мне вчера сразу не сказал?

- Я не знал, что это имеет какое-то значение.

- Я думал... его давно здесь нет.

- Что ты! Разве Абакумов бросит обсерваторию? Он отсюда никуда не уйдет.

- Я был уверен, что он давно обворовал вас всех и скрылся. Я был настолько оскорблен за Абакумова, что молча повернулся к Жене спиной.

- Непонятно, как у бандита может быть такая дочь? - пробормотал он мне вслед.

Я хлопнул дверью. Погромче. А Лиза произвела на него впечатление! Так ему и надо.

А через час в камералку, где, кроме меня, работали четыре бородатых геолога, вошла Валя и молча опустилась на стул. Она показалась мне очень бледной. Серые глаза ее смотрели обескураженно. Она совсем не походила на тридцатилетнюю женщину-мать. Как была живая, вихрастая, длинноногая, похожая на мальчишку, так и осталась. Может, чуть пополнела. И стриглась под мальчишку, и это ей очень шло.

Я внимательно посмотрел на нее и понял: случилось что-то неприятное для всех. Мы дружно бросили работу и уставились на нее.

- Через сорок минут собрание,- сказала она.- Велел объявить новый директор обсерватории... Евгений Михайлович Казаков.

Вечером я рассказал Марку историю Абакумова. Он долго молчал.

- Что же теперь будет? - проговорил он.- Как они сработаются?

- Не дадим Алексея Харитоновича в обиду! - заявил я. Марк усмехнулся:

- Положим, Абакумов не из тех, кто даст себя в обиду.

- Это он физически такой сильный, а душевно очень ранимый. Вдруг Казаков его оскорбит? Понимаешь, его нельзя здесь обидеть.

- Понимаю.

Мы опять помолчали. Вдруг я неожиданно для самого себя спросил:

- Марк, откуда ты знаешь Захарченко? Ты ведь давно его знаешь?

- Давно.

Марк потянулся за папиросами. Он курил с пятнадцати лет. Я последнее время тоже стал покуривать, но не по-настоящему, не затягиваясь (я так и не приучился курить почему-то). Закурив, мы как бы приготовились к долгому дружескому разговору. В комнате было прохладно. Посему мы сидели на своих кроватях с ногами, укрыв их одеялом. Пурга завывала, как десять тысяч псов.

- Михаил Михайлович Захарченко мне дороже всех на свете! - очень серьезно сказал Марк.- Он меня спас.

- Спас тебе жизнь?

- Больше, чем жизнь. Он спас мою душу. Я уставился на Марка.

В тот вьюжный вечер Марк рассказал о себе.