Следующий перевалочный пункт разделил нашу банду на двое. В то время «Вагнер», помимо наступательной операции на Бахмут, вел оборонительные бои на рубежах от Кременной до Лисичанска. Целью нашего стояния там было не допустить прорыва хохлов в направлении этих городов, которые достались нам почти даром после успешного взятия Попасной. Часть бойцов отправились на Бахмут, часть – под Лисичанск. Мне и Максу выпал Лисичанск.
Об этом участке фронта в новостях я ничего не видел, потому смутно представлял, что меня там ждет. На данный момент нас ждала ещё одна поездка в КамАЗе. Мы распрощались с товарищами, пожелали друг другу удачи и запрыгнули в борт. Серость никуда не исчезла, но к ней как будто уже привык. Неизвестность одновременно пугала и захватывала. Когда там уже война?
Первый день войны: Зэки и ИГИЛ[1]
Борт мчался, не щадя подвески, мы периодически подпрыгивали на ящиках с БК. В голове мелькали мысли-паразиты. Бля, щас как уебет по нам что-нибудь. Не уебало, доехали. КамАЗ заезжает в ангар, мы выпрыгиваем с борта. Смотрю вокруг: ящики с БК, две «буханки», ангар бетонный, в крыше две дыры от снарядов.
Территория огромного завода, цеха, гигантские трубы. Позже узнал, нас привезли на Лисичанский нефтеперерабатывающий завод (НПЗ). Так, один пробежал, на фоне слышатся раскаты арты. Как понять, это наши стреляют или по нам? Смотрю на старшего, он спокоен, значит, все хорошо. Дошла до меня очередь, бегу, думаю: если засвистит, сразу упаду, попутно решаю, в какую сторону прыгать. На входе в подвал стоит часовой. Пароль-отзыв я помнил: Луганск – Краснодар.
Проваливаюсь в темноту на ощупь, чувствую ступенька, еще ступенька, вроде понял. Подвал метров семь глубиной, бетонный. В таком не страшно. Внутри уже есть свет, куча бойцов громко галдят. Воздух спертый, накурено. Помещение примерно 20 на 20, вдоль стен поддоны, предполагается на них бросать спальник, чтобы не на сыром полу. Бросаем вещи с Максом у стены, ждем дальнейших инструкций. Решаю осмотреться. Судя по окружению, ощущение сложилось, что попал на Тортугу. Все грязные, кто-то орет не по-русски. Рядом со мной какой-то бородач-среднеазиат греет в миске еду из сухпая. Неподалеку сидит еще один, уже без бороды. Сильно гундосит из-за гайморита и что-то держит в руке. Присматриваюсь – в руке гондон.
Интересные у них тут развлечения. Здоровый тип орет:
Подходим, называем позывные и номера жетонов, получаем тюбик промедола и жгут. Один из нашей банды решает спросить:
Вижу, что бойцу нашему это не особо нравится. Я не испытывал каких-то предрассудков по поводу того, зэк человек или нет. Тут все делают одно дело, и выяснять, кто есть, кто смысла нет. Позже мы узнали, что в подвале действительно были одни зэки и пятеро нас, вольнонаемных, которые еще 12 часов назад были в блаженном неведении и лишь гадали, что же их ждет. А можно мне другую войну? Не такую грязную и без азиатов с гондонами?
В подвал зашел высокий, басистый качок. Он единственный, помимо нас, был опрятный и побритый. Командир отряда. Он зэком не был, зэков не брали на должности выше взводника.
Достает ПМ из кобуры, тыкает мне в броню:
Понимаю, что он ждет, что я отведу взгляд, стараюсь смотреть на него, даже улыбаюсь зачем-то. Ну смысл ему меня убивать? Ладно бы за дело, а мы только приехали, накосячить физически не успели. Понимаю, что в глазах у него нет ничего, кроме желания меня ебнуть. И еще кого-нибудь в довесок.