Встреча выпускников

— Они специально постарались ко дню встречи. Кроме того, полагаю, новая экономка довольно неплоха, я верю, что она занимается и домашней готовкой. У дорогой старой Стрэддлс мысли были обращены на что-то выше еды.

— Да, но мне она нравилась, эта Стрэддлс. Ко мне она ужасно хорошо отнеслась, когда я заболела как раз перед бакалаврскими экзаменами. Помнишь?

— И что стало со Стрэддлс, после того, как она уехала?

— О, она  казначей в Бронте-колледже. Знаешь, финансы — это её конёк. Она была настоящим гением во всём, что касается чисел.

— А что случилось с той женщиной — как там её — Пибоди? Фрибоди? Той, которая всегда торжественно заявляла, что её главная цель в жизни стать экономкой в Шрусбери?

— О, Господи! Она абсолютно помешалась на какой-то новой религии и вступила в какую-то экстраординарную секту где-то там, где ходят в набедренных повязках, в Доме Любви под кокосами и грейпфрутами. Это если ты имеешь в виду Бродриб.

— Бродриб, я знала, что это похоже на Пибоди. Только представить, что это произошло именно с нею! Настолько практичная и всегда в тёмно-коричневом форменном одеянии.

— Реакция, полагаю. Подавляемые эмоциональные инстинкты и всё такое. Знаешь ли, внутри она была ужасно сентиментальна.

— Знаю. Она вынюхивала всё вокруг. Была, своего рода, полицией для мисс Шоу. Возможно, мы все тогда были под колпаком.

— Ну, говорят, нынешнее поколение от этого не страдает. Никаких запретов ни по какому поводу.

— О, не надо, Фиби. У нас было достаточно свободы. Не как в годы до присуждения степеней женщинам. Мы не были монашенками.

— Нет, не были, но мы родились достаточно задолго до войны, чтобы почувствовать некоторые ограничения. Мы унаследовали хоть какое-то чувство ответственности. И Бродриб вышла из жутко упёртых доморощенных позитивистов, унитаристов, пресвитериан или чего-то в этом роде. А нынешние, знаешь ли, — настоящее поколение войны.

— Да, они такие. Ну, не знаю, имею ли я право бросить камень в Бродриб.

— О, дорогая! Это же совсем другое дело. Одни вещи естественны, другие — не уверена, но здесь, мне кажется, имеет место полное вырождение серого вещества. Она даже написала книгу.

— О Доме Любви?

— Да. И ещё Высшая Мудрость, Прекрасные Мысли и всё такое. И отвратительный синтаксис.

— Господи, это же ужасно, правда? Я не могу понять, почему нетрадиционные религии оказывают такой жуткий эффект на грамматику.

— Боюсь, начинается своего рода интеллектуальная гниль. Но что из них является причиной чего, или они обе являются признаками чего-то ещё, я не знаю. А что скажешь о психотерапии Триммер и о Хендерсон, увлёкшейся нудизмом?

— О нет!

— Это факт. Вон она — за следующим столом. Именно поэтому она такая загорелая.

— А её платье так ужасно скроено. Полагаю, если невозможно ходить голой, нужно одеваться как можно хуже.

— Я иногда задаюсь вопросом, не повредила ли бы многим из нас такая небольшая, нормальная, здоровая порочность.

В этот момент мисс Моллисон, сидящая через три человека на этой же стороне стола, наклонилась над своими соседями и что-то прокричала.

— Что? — в ответ заорала Фиби.

Мисс Моллисон наклонилась ещё больше, сдавливая Дороти Коллинз, Бетти Армстронг и Мэри Стоукс так, что те начали задыхаться.

— Я надеюсь, что мисс Вейн не рассказывает вам ничего слишком чудовищного?

— Нет, — громко сказала Харриет. — Это миссис Бэнкрофт леденит мою кровь.

— Как?

— Рассказывая мне истории о жизни нашего выпуска.

— О! — в смущении крикнула мисс Моллисон. Подача ягнёнка с зелёным горохом нарушила разговор и разбила группу, в результате чего соседи мисс Моллисон вновь смогли дышать. Но к ужасу Харриет, вопрос и ответ, казалось, открыли шлагбаум перед смуглой, решительной женщиной в больших очках и с гладко уложенными волосами, которая сидела напротив неё и теперь наклонилась и сказала с резким американским акцентом: «Не уверена, что вы меня помните, мисс Вейн. Я пробыла в колледже только один семестр, но я узнаю вас где угодно. Я всегда рекомендую ваши книги своим друзьям в Америке, стремящимся изучить британский детективный роман, потому что ваши произведения мне ужасно нравятся».

— Это очень любезно с вашей стороны, — тихо произнесла Харриет.

— И у нас есть очень хороший общий знакомый, — продолжала леди в очках.

«О, небеса! — подумала Харриет. — Какой ещё зануда будет вытянут на свет в этот раз? И кто эта ужасная женщина?»

— В самом деле? — громко сказала она, пытаясь выиграть время, пока рылась в памяти. — И кто же это, мисс…

— Шустер-Слатт — прозвучал в её ухе голос Фиби.

— …Шустер-Слатт. (Конечно. Прибывшая в первый летний семестр Харриет. Предполагалось, что она изучает право. Бросила после единственного семестра, поскольку условия в Шрусбери слишком ограничивали свободу. Присоединилась к домашнему обучению и милостиво исчезла из её жизни.)

— Как это замечательно, что вы помните моё имя. Да, вы удивитесь, когда я скажу, что по своей работе я встречаю так много представителей вашей британской аристократии.

«Вот дьявольщина!» — подумала Харриет, а скрипучий голос мисс Шустер-Слатт перекрыл даже окружающий шум.