Встречаются во мраке корабли

— Не знаю… Никак не могу прийти в норму после того, что случилось… Понимаешь, у меня такое чувство, будто подобрал я в лесу птаху, выпавшую из гнезда, а потом, «неумышленно» отрезал ей по очереди оба крыла. Да ведь от этого можно…

Он рассказал ей вкратце всю историю. Ядвига безропотно смотрела, как уходит ее автобус (при этом не такой уж набитый), но не прервала его ни единым словом, выслушала все до конца. Что верно, то верно, слушать она умела.

— …и даже не могу оправдаться. У нее просто аллергия на меня. Я хотел вернуть ей хоть немного веры в человечество, а сделал нечто прямо противоположное. Она теперь презирает меня. Когда мы несли ее тогда в такси, я чувствовал, как она цепенеет от одного моего прикосновения… Ведь нельзя же допустить, чтобы она так расценивала случившееся… Не говоря уж о моих личных чувствах… — Он глотнул, чтобы не сказать того, что просилось на язык. — Независимо от того, что я при этом чувствую, недопустимо, чтобы по чьей-то злой воле, дурости, злобности, — лицо его каменело с каждым словом, — была нанесена такая обида. Никогда уж не поверит она в дружбу… в… — он осекся.

— Э, может, все же поверит, — медленно сказала Ядвига. — Она не в такой уж плохой форме…

— Нет? — сказал он тоном, в котором Ядвига уловила не только облегчение, но и разочарование. И тут же добавил: — Но мне-то что делать…

— Чтобы вернуть свою форму? — Что это с ней сегодня? Никогда ведь злючкой не была, к тому же знала: Павел, что называется, «пал жертвой» своих благих намерений. — Не знаю, я взяла на себя только заботу об Эрике.

— Ну и как? — в голосе его было нетерпение и что-то вроде ревности.

— Ох, рано еще что-либо говорить, но вместе нам неплохо, это ясно.

— Как… по-твоему, она думает обо мне?

— Не знаю. Но сейчас было бы лучше и для тебя и для нее, чтобы она думала как можно меньше.

— А о Худом?

— О ком? Погоди, дружок, второго автобуса я уж не пропущу, а то начнется час «пик» и я вообще домой не доберусь.

— Но ты поговоришь с нею? — выдавил он, подводя ее к автобусу.

— Ничего другого не делаю, только говорю с ней.

— Не так… Я не о том…

— Не бойся, отведу от тебя обвинение в двуличии, — сказала Ядвига, прекрасно понимая, что слово это тут не к месту и что, по сути дела, не это ему важно. — Во всяком случае, постараюсь расписать ей твои дружеские чувства.

— Ну и противная же ты, — улыбнулся наконец Павел, поняв вдруг, что Ядвига подтрунивает над ним. — Была и есть противная. Хорошо хоть, что занимаешься ею.

— Я всегда на стороне женщин, — сказала она, высовываясь из автобуса, и тут до Павла дошло, что Ядвига догадалась обо всем.

* * *

Несмотря на ежедневные визиты Филипа, Ядвига больше не заводила разговор о том, что назвала тогда «использованием случая». А Эрика, хоть и потеряла с тех пор покой, ждала, что, может, этот самый случай как-нибудь сам подвернется.

И не ошиблась. Как-то вечером Филип, ежедневно приходивший ужинать, за что, как он уверял, его «заставляли» топить камин, сказал Ядвиге:

— Знаешь, теперь три раза в неделю я буду приезжать поздней. У нас в школе организовали нечто вроде консультации или подготовительных курсов. Они продлятся три месяца. И те ребята, которых мы за это время признаем достаточно способными, будут допущены в июне к экзаменам.

Эрика равнодушно протянула руку за чаем, но почувствовала, что ухо у нее вытягивается, как у легавой.

— А что это за курсы? — тоже равнодушно спросила Ядвига.

Никто ни на кого даже не взглянул.

— Курс рисунка, курс черчения, своего рода помощь в том, что от них будет требоваться.

Ядвига на минуту вышла из комнаты, и тогда Эрика быстро спросила:

— Есть возрастное ограничение в этой школе?

— Мы принимаем ребят до семнадцати лет. — И, словно не сомневаясь, к чему клонит Эрика, добавил: — Тебе же нет семнадцати.

— Нет. Но… — Откуда что бралось, ведь она еще не решила. — Но гипс… Все равно я бы не могла сейчас ходить на эти курсы. Впрочем…

— Предположим, это можно было бы как-то устроить. А что «впрочем»?

— Да нет, ничего, я так…

— Ядвига говорила, что ты рисуешь. Покажи мне что-нибудь…

— Уверяю тебя, совсем не плохие рисунки, — сказала Ядвига, входя с блюдом клецек.

— Прекрати, Ядзя, — возмутился Филип. — Ты, кажется, готова поверить, что даже в живописи разбираешься!.. Черточки провести не умеет, — обратился он к Эрике, — редчайший антиталант. Принеси-ка эти рисунки. Похвала Ядвиги, знаешь ли, очень плохая рекомендация.

Забавно было сидеть между ними, по-свойски слушать их колкости, шуточки. Эрика не умела бы этого объяснить, но явно чувствовала, что ее присутствие ни капельки их не стесняет. Словно они испокон веку жили тут втроем. Ядвига, разумеется, особь статья, но и в Филипе было что-то очень приятное, то же непоказное дружелюбие, которое не обязывало, не мучило.

— Да мне нечего особенно показывать. За последний месяц я только тут немного рисовала… Правда принести?

— Скажи, где лежат, я сам принесу.

— Оставь, Филип, ничего страшного, не надо делать из нее калеки.