Встречи

А то был у меня другой случай. Отказался фотографироваться машинист торфоуборочного комбайна. Ну, думаю, не хочешь — и хрен с тобой. Слез с комбайна и зашагал своей дорогой. Вдруг, вижу, бежит машинист за мной, кричит: «Подожди, товарищ, передумал я». Подошел он, снял кепку, хлопнул ее с размаху о землю, будто в огонь прыгать собрался, и говорит: «Снимай! Только покрупнее и обязательно на первую страницу. И накрути, товарищ, побольше обо мне всяких красивостей. Накрути побольше, очень тебя прошу».

Вышла газета с портретом машиниста, а через несколько дней мне из милиции звонят. «Спасибо, — говорят, — за помощь. Ваш торфяник — беглый уголовник. Мы его давно разыскиваем».

— Что вы говорите! — воскликнул пораженный ученый и даже остановился от неожиданности. — Зачем же он тогда фотографировался?

— Мне и самому это было интересно узнать. Оказывается, когда оперативная группа выехала за «моим» машинистом, он повстречался им на пути, сам шел с чемоданчиком в милицию. А почему в газету решил попасть, это я узнал уже после суда. На Урале у него жила старуха-мать, которую он любил. У матери он был единственный сын. Старуха толком не знала, где сын, что с ним. Уехал после школы учиться в техникум, да так с тех пор и не приезжал. Приходили иногда матери переводы и письма, но все из разных мест. Соседи старухи были злые люди, изводили ее чем могли. Не знаю, как они про сына ее дознались, только стали ее попрекать сыном вором. А старуха не верила, что сын вор, все ждала его, плакала. Сын все это знал, вот и послал он матери кипу наших газет со своей фотографией. Письмо написал. Смотри, мол, мама, кто есть твой сын, и заткни этой газетой рот соседям. А меня, мол, сейчас, как лучшего молодого машиниста предприятия, посылают в длительную командировку за границу в молодые африканские государства, скинувшие с себя иго колониальной зависимости. Буду помогать им развивать торфяную промышленность. Вернусь годика через два, через три, домик тебе новый построю, вместе жить будем. Ты уж только крепись, старая, дождись меня…

До самого озера я академику байки из своей фоторепортерской практики рассказывал. К озеру подошли, Петр Петрович спрашивает:

— Вы как, с берега предпочитаете ловить или с лодки? Если с лодки — прошу со мной. С вами, вижу, не соскучишься.

Влез я в лодку академика, встали мы на якорь на прикормленном Петром Петровиче месте и… до самого захода солнца не до разговоров было. Академик истинным рыбаком оказался. Это, знаете, когда время за рыбалкой так быстро летит, что зуд сожаления во всем теле, и все на солнце посматриваешь — только бы помедленнее оно к лесу сползало, а мыслей в голове — никаких, полный мозговой отдых. Таскаем молча окуней хороших, плотву, подлещиков, а когда сорвется что покрупнее, червя на крючок насадить трудно — и у меня, и у Петра Петровича руки от волнения дрожат.

Зашло солнце, академик говорит:

— Шабаш! Теперь — костер. Уху будем варить.

Уху так уху. Пристали мы к берегу возле бывшей дачи Дойникова, самый красивый уголок на берегу Раковского озера. До войны в этой даче санаторий располагался, где моя мать медсестрой работала, после войны от здания дачи ничего не осталось, лишь каменный ледник сохранился. Сейчас на леднике бывшем деревянный этаж добавлен, проживает в нем лесник с семьей. А рядом с домом лесника смотровая противопожарная вышка стоит — высоченный столб с будочкой наверху. Дежурит на столбе этом уже много-много лет Вася Румяный из Ракович, любитель песни петь. В тихий вечер, когда рыбачишь на Раковском озере, песни Васи Румяного в любом уголке озера слышны.

Петр Петрович за день в лодке, видать, намаялся. Расстелил на земле плащ, прилег на него и сразу глаза прикрыл. Я наломал сучьев, развел костер, котелок с водой над огнем приспособил и принялся рыбу чистить.

— Помочь вам? — академик спрашивает.

— Не надо, — отвечаю.

Вечер тихий выдался, теплый. Соловьи в кустах заливаются, дергач где-то на поляне скрипит, за озером весенний тетерев булькает, и все это с вышки протяжная песня Васи Румяного покрывает.

— Кто это поет? — Петр Петрович спрашивает.

— Это поет, — отвечаю, — самый счастливый из людей, которых я знаю, Вася Румяный. Редко встретишь человека, который был бы в жизни всем доволен. У одного личная жизнь не ладится, у другого удовлетворения от работы нет или зарплата не устраивает, у третьего служебная карьера застопорилась или болезни мучают, а Вася Румяный всем доволен. Сколько помню его, всегда он веселый, ни на кого и ни на что не жалуется. Подлетит утром на своей старой «макаке» со скоростью пятнадцать километров в час к смотровой вышке, взберется на нее и целый день песни поет, оберегает лес от пожара.

Улыбнулся Петр Петрович, навзничь на траву откинулся, руки под голову заложил и лежит, на сосны смотрит. Потом спрашивает:

— У вас дети есть?