Встречи

- Такие-то вот дела, Семенчук! - проговорил он, вкладывая письмо в конверт. - Наука-то наша во многом еще мало разбирается, - и пальцем тихонько подозвал его к себе. - На сколько приехали, спрашивала?

- Интересовалась.

- А ты что ответил?

Руки Семенчука сделали округлое движение, словно он пальцами ощупывал шар.

- Сказал, что по усмотрению командования.

Ватутин кашлянул. Его всегда удивляла в Семенчуке хватка профессионального адъютанта, вот уж не скажет лишнего слова.

- Поедем на рассвете! Пока молчи, а то опять попадет.

Лицо Семенчука мгновенно приняло бесстрастное выражение. Может быть, у него в Москве были какие-то свои, личные дела, и он рассчитывал на несколько дней, но тут же привычно подчинился обстоятельствам.

- Если тебе нужно, иди, - сказал Ватутин, угадав, что Семенчук из деликатности о чем-то умалчивает, - и забирай машину…

- К каким часам приехать? - деловито спросил Семенчук.

- В шесть ноль-ноль - у подъезда!

У всех свои дела. Татьяна Романовна не стала его удерживать. Через минуту Семенчук, стремительно накинув шинель, уже сбегал по ступенькам лестницы.

- Ну, Татьяна, - сказал Ватутин, входя в кухню, - ты что-то мне редко писать стала!

- Да и ты не очень часто пишешь, - улыбнулась она. - Где будем обедать? В столовой?

- Сядем здесь! - Ватутин примостился к небольшому кухонному столику, покрытому старой рыжеватой клеенкой в подпалинах от горячего чайника. - Давненько домашней лапши не ел. - Он втянул носом запах супа. - Как же быть с Витькой? - спросил он, следя за тем, как Татьяна разливает лапшу по тарелкам.

- Нарежь хлеба! - сказала Татьяна.

Ватутин нагнулся к столику, раскрыл дверцы, достал большую белую кастрюлю, в которой хранился хлеб, плотно прикрытый крышкой, чтобы не высыхал, и, взяв с полки кухонный нож, стал нарезать аккуратные ломтики.

Татьяна поставила перед ним тарелку и присела напротив, подперев щеки полными руками.

- А ты? - спросил Ватутин.

- Ешь, ешь, - сказала Татьяна. - А рюмочку налить?

- И рюмочку!..

Она поставила перед собой тарелку и налила по рюмочке из бутылки, которую принесла из столовой, и они выпили, чокнувшись как полагается, а Ватутин, хлебнув лапши, блаженно улыбнулся.

А потом постепенно завязался разговор о Викторе, о Ленке, которая хоть и старается, но в школе у нее не все ладится, о стариках, которые застряли в деревне Чепухино, у немцев, и судьба их до сих пор неизвестна…

Семейные дела! Во фронтовых заботах они временами отходят словно в небытие, и все же вплавлены в его жизнь: отними у него эти заботы - что станет с его душой?

- Что же будет, Коля? - спросила Татьяна. - Так и будем отступать? - И она взглянула на него с затаенной тревогой. - Может быть, забрать Ленку и уехать к Вите? Там все же подальше…

Вот он, проклятый вопрос. Он не может от него уйти даже дома, даже в своей семье. Как ей ответить? Еще час назад, склонясь над картой, он вместе с другими генералами искал ответа на этот вопрос для всей страны.

Татьяне нет дела до стратегических замыслов, ее не интересует, сколько солдат, танков и самолетов в его подчинении, ей совершенно неважно знать, какой генерал назначен командовать армией, а какой смещен за неспособностью, ее беспокоит только одно - что будет с ее семьей, с ее мужем, с ее детьми, с ней самой, наконец.

Ватутин потупил взгляд.

- Я думаю, тебе не следует уезжать из Москвы, - проговорил он.

- Ты меня не утешай, - сказала Татьяна, - лучше скажи прямо! - Она протянула руку и дотронулась до его руки. - Коленька, возьми меня с собой!.. И Ленку тоже. Лучше, если мы будем все вместе…

- Нет, - проговорил Ватутин, - сейчас нельзя вам на фронт! Погоди…

- Что же будет?! Что будет?! - Татьяна отодвинула от себя тарелку и поднялась. - Ты все от меня скрываешь!.. Все!..

- А что я могу тебе сказать? Как повернется война?.. Есть еще надежда, Татьяна!..

- Да не о том я тебя спрашиваю! У тебя, наверно, какие-нибудь неприятности?

- Нет! Большое доверие оказали. Если наше дело получится, изменится все!.. Все!.. - повторил он, устремив скованный взгляд в угол, мимо Татьяны.

Поняв, что большего от него не добьется, она виновато улыбнулась.

- Значит, оставаться здесь? - спросила только для того, чтобы по-женски подчиниться его воле.

- Оставайся! - коротко сказал он. - А еще тарелочку нальешь?!

Она живо поднялась, поправила сбившуюся прядь, и Ватутин подумал, что косы у той девушки, с которой он когда-то сидел на берегу беспокойно петляющей Чепухинки, были гуще. Сколько же минуло лет? Почти двадцать. С декабря ему пошел уже сорок второй. Он еще полон сил. Привык к бессонным ночам, к непрерывному преодолению подчас внезапных, как ловушка, трудностей.

Когда-то, под Воронежем, когда он только что впервые принял фронт, гитлеровцы стали разбрасывать листовки, называя его штабным генералом, и пророчили поражение войскам, которыми он командует.