Встречи

Соломатин сидит рядом и медленно, большими глотками, пьет остывший чай.

- Как по-твоему, - поднимает голову Ватутин, - что Вейхсу тут, около Нижне-Чирской, надо? Что он задумал?

Соломатин отодвигает стакан и медленно встает. Он тоже осунулся за эти дни непрерывной заботы и бесконечного потока дел.

- Нет сомнения, Николай Федорович, он метит ударить вдоль Дона…

- И закрепиться на Дону и Чире, - продолжает мысль Ватутин. - Да, да!.. Это все подтверждается разведкой!.. Да и Еременко сообщает - до тысячи машин с пехотой движутся туда с юга… И танки идут… Грозно, очень грозно! Давай-ка теперь посмотрим, какие у нас есть козыри!.. Смотри-ка сюда!

Соломатин также нагнулся над картой.

- Во-первых, - загнул палец Ватутин, - кавалерийский корпус вышел на правый берег Дона; во-вторых, еще две дивизии переправились через Дон вот тут, севернее!.. Танки Родина ворвались в Калач… Что же остается? - Они встретились глазами. - Что остается? - повторил Ватутин.

- Уничтожить распопинскую группировку, - сказал Соломатин. - Это назрело…

Ватутин долго и тяжело думал.

- Да, ты прав! - сказал он. - Другого выхода нет. Надо сокращать линию фронта и высвобождать войска! Они нам крайне нужны! Контратаки могут начаться очень скоро.

Соломатин как-то заново взглянул на Ватутина, увидел его постаревшее, измученное лицо и негромко сказал:

- Лег бы ты спать, Николай Федорович. Ну хоть на часок… Честное слово, тебе надо отдохнуть…

Ватутин вдруг зло посмотрел на него и хлопнул ладонью по столу.

- Семенчук! - сердито крикнул он.

Семенчук тотчас же вбежал в комнату.

- Дай Соломатину черный кофе, его ко сну клонит! - сказал Ватутин и уже более мягко прибавил: - Да и мне заодно!..

Семенчук мгновенно исчез, а Соломатин, выдержав бешеный взгляд Ватутина, усмехнулся.

- Ну ты меня и напугал, Николай Федорович. Нельзя же так рявкать!..

- А ты меня рассердил, Соломатин! Ты понимаешь, что сейчас для нас самое главное? Нам надо наконец установить связь с войсками Сталинградского фронта!.. Кольцо должно быть замкнуто!.. - И еще раз повторил: - Замкнуто!.. Нельзя терять темпа!..

3

Силантьев видел много больших боев и трудных переходов, но никогда ему еще не приходилось участвовать в таком напряженном ночном сражении.

Когда он узнал о гибели Марьям, ему вдруг стало душно. Сам не зная для чего, он решил разыскать Яковенко, но встретиться им довелось только в Распопинской.

После взятия станицы Дзюба дал полку небольшую передышку, и бойцы разошлись по уцелевшим домам, чтобы хоть немного отогреться. Первый раз за много дней они отдыхали под крышей, защищенные от ветра и мороза бедным теплом остывших печей и хрупким заслоном покосившихся стен.

А на узких улицах Распопинской было тесно от брошенных машин и повозок. Повсюду, куда только падал взгляд, виднелись ящики, сплетенные из рисовой соломы так тщательно, словно в них должны были храниться не снаряды, а хрупкие бутылки с вином. Между повозками и кузовами разбитых машин лежало множество трупов. И хотя уже не было слышно выстрелов, в воздухе висел острый запах гари…

Тут же, в этой беспорядочной тесноте, толпились пленные солдаты. Одни были в высоких меховых шапках и зеленых шинелях, другие в каких-то ватниках, рваных и грязных, с головами, обмотанными тряпками. Но независимо от того, как они были одеты, все казались одинаково жалкими и растерянными. Это были солдаты, взятые в плен в Распопинской. Основная группировка еще продолжала сопротивляться километрах в десяти на юг.

Федор чистил автомат, примостившись на подоконнике в одной из хат. Проходя мимо, Силантьев увидел его в окне, увидел потемневшее, осунувшееся лицо, судорожно сжатые челюсти и какие-то ничего не видящие глаза. Он хотел было зайти, сказать Федору несколько слов, но не решился. В самом деле, что тут скажешь? До гибели Марьям они втайне были враждебны друг к другу. А сейчас, когда ее нет, нет и тени прежней неприязни. Все это куда-то ушло, а так жаль этого большого, дикого, одинокого парня. Словно смерть Марьям как-то сблизила, объединила их. Но разве об этом можно говорить?

…Убитых в бою похоронили на кладбище вблизи Распопинской. Их было пятнадцать. Всех положили в одну братскую могилу. Потом дали пятнадцать залпов в воздух…

Гробов не было, мертвых завернули в плащ-палатки, покрыли брезентом. Марьям лежала в верхнем ряду с краю, и Силантьеву казалось, что под грубой тканью палатки он видит светлые волосы и ясные карие глаза, такие большие и чистые, с голубоватым белком. Когда стали зарывать могилу и комья мерзлой земли упали ей на грудь, Силантьев вздрогнул и отвернулся. И вдруг увидал мертвенно-бледное лицо Яковенко. Федор стоял, прижав автомат к груди, и немигающим взглядом смотрел в могилу. Рядом с Федором стояла Ольга Михайловна. Ее глаза были заплаканы.

- Пойдемте! Пойдемте, Федя, - мягко сказала она и взяла его за руку. - Пойдемте, не будем смотреть…