Встречи

Однако мне все же довелось его увидеть в разгар войны, Эмиля, в самую заваруху. В самой гуще всей этой мерзости. После того как мы удержали позиции на Эне и на Уазе, но с яростью в душе отступили, подчиняясь приказу. Было это, наверно, 12-го или 13 июня. Никогда я этого не забуду. Местечко в Нормандии, в департаменте Эр. Замок Людовика XIV, водная гладь пруда, темные и молчаливые аллеи подстриженных деревьев, большие мифологические скульптуры на пилястрах при входе. Площадь, запруженная нескончаемыми отступающими обозами, печальные надписи на дверях церкви: «Здесь прошла Жоржетта Дюран»… «Мама, мы двигаемся на Анжер»… И мы в этой каше, вперемежку с драгунами и их повозками, с ранеными, которых увозят в тыл, а боши не больше чем в одном, в полутора километрах двигаются по дороге на Эврэ. Сколько времени мы продержимся? На улице, напротив монастыря, школу сестер-монашенок медики заняли под лазарет, и мы должны были позавтракать с ними, потому что походная кухня… да что говорить! Походной кухни уже не было. Стояла давящая жара, сквозь свинцовое небо иногда прорывались яркие краски июньского дня, но тут же меркли, и все снова мрачнело. Во дворе под невысокими деревьями стоял длинный деревянный стол. Ели все вместе: врачи, несколько офицеров, в дальнем углу – сержанты, простые санитары и раненые, не разбирая чинов, те, что могли сидеть за столом; они ждали, пока за ними приедут санитарные машины. Молоденькая сестра-монашка, вся в белом, в нелепом головном уборе, сновала среди нас, разнося тарелки, помогая дежурным, приветствуя офицеров, и придерживала руками юбку, перепрыгивая через кучу оружия, сваленного как попало в углу.

Немецкая артиллерия стреляла через наши головы. Наверно, они обстреливали дорогу, выходившую из города.

Среди нас был солдат – должно быть, солдат? – с голым торсом, гипсовой повязкой, кое-как наложенной на левое плечо и руку, висевшую на марлевой перевязи, лицо его обросло трехдневной щетиной. Когда он окликнул меня: «Мсье Жюлеп», я так и подскочил. Теперь я был лейтенант Вандермелен, кто же мог?…

– Вы меня не узнаете?… Дорен, брат Ивонны…

– Как, Эмиль? Вот это да!

Он рассказал мне, что был в группе франтиреров из кавалерийского дивизиона. После Дюнкерка им не дали достаточно танков, впрочем, сам он вел машину с пулеметом «Гочкис»…

– Его не сравнишь с «пеги рен», верно, Эмиль?

Он лишь слабо улыбнулся в ответ. Наверно, у него крепко болело плечо. Он частенько машинально тянулся к нему правой рукой и дотрагивался до гипса. Оказывается, он пришел из окрестностей Рамбулье, его группа франтиреров обстреливала дорогу из пулеметов… после ухода армии…

– Просто чудно… Рамбулье… Сколько раз мы мотались туда на великах… я и Розетта…

Он не знал, что теперь с Розеттой и детьми, быть может, они все еще в местечке Панам, под самым носом у бошей… а может, и того хуже, двигаются куда-то по дорогам, как и… Где-то неподалеку разорвался снаряд. Я не дослушал продолжения, меня позвал капитан-доктор. Все были в сборе и обсуждали обстановку. Ходило множество слухов. Американцы собираются вступить в войну. Русские атаковали бошей, а в Париже теперь коммунизм… Люди повторяли все слухи, ничему не веря, и глядели друг на друга, чтобы узнать, что думают об этом другие. То был первый день, бросивший яркий свет на наше поражение. В погребе хранилось доброе вино, не оставлять же его фрицам, ведь они и пить-то не умеют.

– Как вы думаете, что могут понять рабочие в Париже? – сказал капитан-доктор, молодой толстяк с усами щеточкой. – Представьте себе, что Торез входит туда вместе с германской армией…

Вот тут Эмиль и подал голос. Не очень громко. С некоторой сдержанностью. Но решительно.

– Когда я был у входа в Рамбулье, – сказал он, – знаете, там, перед замком президента, мсье Жюлеп… мы нацелили свои пулеметы и винтовки на дорогу… Боши еще не подошли, но там были парижане, с каждой минутой их прибывало все больше с немыслимым оружием в руках… жуткое старье… потом появились группы рабочих, целые заводы, люди узнавали друг друга… Они говорили с нами на ходу. Рабочие с Сальмсона… потом с Ситроена… И вдруг – кого я вижу? Моего свояка и его жену, только подумайте! Тут уж они нам порассказали… У них на заводе, и у Рено тоже, когда рабочие узнали, что боши скоро войдут в Париж, они хотели все разгромить. Ан нет! Как бы не так! К ним послали жандармов, а те угрожали открыть по ним огонь… Они уже ничего не понимали, скажу я вам… Сохранять машины для бошей, можете себе представить? Теперь уж никто ничего не понимает, ровным счетом ничего!

Как и все, я обернулся и смотрел на Эмиля. В глазах у него стояли крупные слезы. На этот раз, когда его забрала санитарная машина, я подумал: вряд ли доведется мне еще его увидеть. А позже я встретился в Марселе с голубоглазой Ивонной, туда эвакуировали ее газету. Немало воды утекло к тому времени. За окном слышались голоса ребятишек, певших: «Маршал, маршал… вот и мы!» По тротуару важно расхаживали какие-то юнцы в одежде, смахивавшей на военную форму. Свободная зона жила в разгаре иллюзий.