Утро обещало быть превосходным. Дорога шла среди прекрасно возделанных полей и лугов, покрытых легким туманом, который с наступлением дня мало-помалу рассеялся. Мы ехали вдоль речки, текущей под ивами то ровно, то по камушкам. Я дышал здоровым и чистым воздухом. Я хотел бы выскочить из повозки, зачумленной от грязи и спертого воздуха, где Робин спала разиня рот и Лангрю с Жаном Гильбером храпели вовсю. Да, сударь, я хотел бы вырваться, пуститься бежать по траве, сбросить свою позолоченную корону и выкупаться в этой свежей и прозрачной воде. В первый раз за долгое время я вспомнил о своей флейточке, чистой и звучной, из которой я извлекал когда-то мелодичные ноты. Отчего ее не было со мною? Я бы растянулся под деревом и музыкой подражал бы журчанию вод и щебетанию птиц.
К трем-четырем часам пополудни мы должны были добраться до местности, которую в своем завещании герцогиня де Гриньи обозначила как место, где она желала, чтобы упокоилось ее тело, покрытое землей, по которой еще ребенком она бегала, играя с господином де Сераком. У Солиньяна дорога сворачивает к замку господина де Барандэна. Было уже два часа, а мы все еще не добрались до этого городка. Когда мы выехали из гостиницы, никто из кучеров и лакеев не потрудились спросить, по той ли дороге мы едем, так как от ночных возлияний голова у них была не в порядке. Расспросы отложили они до ближайшей деревни; скоро она показалась в глубине долины. Достигши, мы услышали звуки музыки и, выехав на плошадь, увидали, что жители были заняты танцами под липками при звуках волынок и тамбуринов.
Ряд наших повозок удивил несколько танцующих, а когда они увидели верховых лакеев, то посторонились, чтобы дать дорогу. Акробаты и актеры приостановили свою работу. Кто пил, не допил бутылки. Когда мы очутились посреди всего этого народа, удивление на лицах сменилось заметною радостью, и один из сельчан, казавшийся вроде ихнего старшины, вежливо раскланялся перед старшим лакеем. При взгляде на наш маскарад добрым людям пришло в голову, что мы — труппа странствующих актеров, и выборный из них пришел нас просить показать свои таланты на их деревенском празднике. Пришлось их вывести из заблуждения и признаться, что компания наша совсем не та, за что они ее принимают, и что нам не до танцев и представлений, что в большом сундуке, что едет перед нами, — не костюмы для переодевания, а тело герцогини де Гриньи, которое нужно кратчайшим путем доставить до места вечного упокоения.
Тут-то мы и узнали, что ошиблись дорогой и что нужно пересечь наискосок, если мы засветло хотим доехать до замка господин де Барандэна. Известие это в повозках было встречено с большим неудовольствием. Седоки жаловались, что они очень устали от дороги. У них пересохло в горле, а вид бутылок только возбуждает жажду. Так что дальше мы тронулись, сделав большой запас, к большому соблазну всех этих добрых людей, крестившихся, когда мы проезжали мимо них, причем у них мелькала мысль, что, быть может, мы — полоумные, которых везут в какой-нибудь сумасшедший дом и которым для удобнейшего выполнения этого намерения придумали роли, подходящие по роду их безумия.
Меж тем, по мере того как мы продвигались прямой дорогой, указанной нам, характер местности изменялся. Природа становилась дикою, высокие скалы меж кривых деревьев чередовались с песчаными, бесплодными равнинами. В самых возделанных государствах встречаются такие неблагодарные места, которые могут приводить в отчаяние трудящихся людей незначительностью результатов от их трудов. Местность, где мы находились, мало-помалу начала нам казаться ужасной, тем более что сумерки придавали ей странный вид и все предметы принимали несвойственные им очертания. Люси Робин перестала пить, и Шарль Лангрю выбросил пустую бутылку через дверцы кареты. Что касается Жана Гильбера, он все склонялся под тяжестью своего горба и бормотал молитвы беззубым ртом. Я сам поддался неприятному впечатлению, особенно усилившемуся, когда мы въехали в аллею высоких кряжистых дубов, кривые ветки которых, казалось, нам угрожали и под покровом которых было темно, как в узкой, длинной пещере.