Встречи господина де Брео

Г-н де Брео поблагодарил г-на де Беркайэ за прекрасные слова и поднял стакан за его здоровье. По мере того как г-н де Беркайэ наполнял и осушал свой стакан, он все более удалялся от философических тем, на которые вначале он беседовал с г-ном де Брео, и перешел на предметы более частного характера, вроде качества вин, подаваемых в различных кабачках Парижа, и достоинства прислуживающих девиц. Г-н де Брео мало-помалу убедился, что, если он и согласен с новым своим другом относительно происхождения и назначения человечества, то совершенно расходится во взглядах на женщин и в манере держаться с ними, даже если оба партнера имеют честь принадлежать к людям, не верующим в Бога.

По правде сказать, г-н де Брео попросту думал, что даже наилучшим образом обоснованное безбожие не обязывает людей есть прожорливо, упиваться сверх меры, курить трубку, сквернословя и посылая по адресу небес дикие вызовы, и спать с первой встречной, что с одинаковым успехом могут делать и святоши и вольнодумцы. Г-н де Брео из этого делал вывод, что самое определенное безбожие может обходиться без показной стороны и трескотни и соблюдать во всех своих проявлениях сдержанность, что более подобает порядочному человеку, чем слишком открыто заявлять, что идешь вразрез с общепринятыми мнениями. Он высказал это г-ну де Беркайэ.

— Вы правы, — ответил тот, — и если бы вам удалось убедить в этом наших вольнодумцев, вы оказали бы большую услугу нашей партии, которая хороша тем, что учит нас жить сообразно природе, в то же время отводит от суеверий, отклоняет от самонадеянного мнения, будто человек занимает в мире какое-то особенное место, исключительность которого привлекает к нему особливое внимание Создателя. В этой тщеславной суетности святош и заключается причина моего нерасположения к ним. Они были бы недовольны, если бы не думали, что Бог интересуется непосредственно их особами и их поведением руководствуется в своих поступках. Ваше поведение, сударь, мне представляется удивительно мудрым, и, не надеясь когда-нибудь быть в состоянии подражать ему, я был бы счастлив узнать, как вы достигли этих принципов. Расскажите мне, сударь, пока я еще в состоянии вас слушать, потому что от этого винца у меня начинает шуметь в голове, и я боюсь, что через минуту я не так, как теперь, буду способен выслушивать, на чем основаны ваши принципы и кто вы такой.

— Скажу вам прежде всего, сударь, — начал г-н де Брео, — что я дворянин. Если я говорю о своем сословии, то не смотрите на это, как на признак тщеславия, а скорее как на результат скромности, которой я пожелал бы всем, кто, как я, принадлежит к хорошим, но незнаменитым семьям. Если бы она была знаменита, мне достаточно было бы назвать свою фамилию, чтобы вы уже были убеждены в моих достоинствах, и мне не приходилось бы прилагать стараний рассеять ваше вполне законное незнание моей фамилии. Мы зовемся де Брео; это представляет собою кое-что в нашей провинции и не говорит почти ничего тому, кто не из Берри. Там родился я, там же со мною и во мне родились те принципы, которйе снискали ваше одобрение. Нужно полагать, действительно, что мысль о человеческой ничтожности свойственна по природе людям, так как достаточно мне было жить, чтобы мало-помалу убедиться в ее справедливости. Я видел, как постепенно укреплялась ее незаметная сила, покуда в один прекрасный день не стало мне ясно, что нужно решиться быть тем, чем создала нас природа, то есть чем-то преходящим и тленным. Конечно, и мне говорили, как всем, что в нас находится нечто, что нас переживет, но, признаться, такого рода бессмертие всегда мне было не по вкусу и ничего мне не говорило. Если бы во власти Бога было заставить нас пережить нашу тленную оболочку, ему было бы так же легко сохранять нас в прежнем виде, вместо того чтобы давать нам второе существование за счет первого. Короче сказать, я ограничился убеждением, что живу я только однажды, и на том стою. Это чувство отнюдь не сделало меня печальным, наоборот, вложило в меня сильное желание быть счастливым и как можно лучше воспользоваться временем, пока длится это вполне земное и только земное существование. Я люблю наслаждения, я вкусил некоторые из них. Одно из самых моих любимых — играть на лютне. Я умею с приятностью сопровождать голос, если он не безобразен. Нахожу я исключительное наслаждение и в сопряжении своего тела с телом женщины. В подобных занятиях провел я годы моей жизни вплоть до двадцать шестого года, который мне теперь идет.