Встречи и знакомства

Анненкова с ума не сошла, а сама всех с ума свела, начиная с Николая Григорьевича Рубинштейна, мечтавшего даже о разводе с женой, для того чтобы жениться на Ольге.

Не всем известно, что Николай Григорьевич, всегда живший жизнью бесшабашного холостяка, в ранней молодости женился на М. Е. Хрущевой[388] и путем этой женитьбы породнился со многими аристократическими семьями нашей первопрестольной столицы. Но брак этот не дал счастья ни ему, ни жене, и молодые супруги вскоре разошлись, чтобы никогда более в жизни не встречаться…

Женитьба на Ольге Анненковой манила Рубинштейна призраком светлого счастья, ему казалось, что феноменальная красавица сама горячо любит его… Но она на пылкую любовь не была способна…

Жизнь для нее была оргией какой-то заповедной, волшебной сказки… и, внезапно бросив и пение, и консерваторию, она умчалась в имение матери, глухую деревню в Нижегородской губернии, и в течение двух лет удивляла всех эксцентричностью своих выходок и шириной своего смелого жизненного размаха, затем в один прекрасный день она променяла все это на строгую рясу монахини и, удалившись в глухую бедную пустынь Арзамасского уезда, быстро обогатила избранную обитель, привлекая слушателей издалека красотой своего чарующего голоса.

Своей поразительной, величественной красоты она не утратила и в монашеской рясе, и когда уже была в большом пострижении, то ценители и любители настоящего художественного пения приезжали в пустынь, чтобы послушать ее…

Вообще русские таланты как-то вспыхивали и угасали разом… без подготовки являясь в полном блеске обаятельной красоты и без причины стушевываясь и пропадая!..

Не вдаваясь в область театральных воспоминаний, которые составят со временем предмет особых моих записок, я мельком укажу только на хорошо всем памятную опереточную артистку Зорину, начинавшую на сцене Народного театра Политехнической выставки, где она должна была петь и танцевать в ежедневных дивертисментах за скромное вознаграждение восемнадцать рублей в месяц, и два года спустя уже державшую в руках своих весь репертуар и получавшую в ту отдаленную эпоху по тысяче рублей в месяц жалованья, срывая неслыханные бенефисы.

Не надо забывать, что я говорю о начале семидесятых годов, то есть об эпохе, когда еще не было и не могло быть речи о тех неслыханных окладах, до которых оперетка дошла в настоящее время, где никогда не учившаяся пению Вяльцева, вносившая во французскую и немецкую опереточную музыку цыганский гнусавый жанр, получала по тысяче рублей «за выход».

По этому поводу мне припоминается очень характерный анекдот, героем которого является неистощимый на оригинальные выходки Лентовский.

Кто не знает, что за время своей театральной карьеры этот всеми признанный «маг и волшебник» русской опереточной сцены создал и пустил в ход массу артистов, успевших впоследствии составить себе крупное имя и нажить крупное состояние.

В числе созданных или, как он сам выражался, «выдуманных» им артистов был некто Родон, человек с прекрасным образованием, в совершенстве владевший иностранными языками, но совершенно неопытный, как актер, так что Лентовскому пришлось проходить с ним всю школу театрального дела.

Ученик был способный, учитель был усердный, дело быстро пошло на лад, и после двух или трех сезонов у Родона было уже солидное имя в театральном мире.

Дальше – больше, и Родон был уже выдающаяся опереточная сила и желанный гость в каждой труппе. Но он не покидал создавшего его Лентовского, и только когда в театральной деятельности пресловутого «мага» произошел довольно продолжительный антракт[389], Родон уехал в провинцию и, служа в больших городах, упрочил и свое имя, и свою артистическую деятельность.

Тем временем Лентовский не унывал и вскоре, выстроив новый театр в Москве, стал набирать, по своему обыкновению, образцовую труппу.

Правда, средства были не особенно широки, но Лентовский знал, что артисты его помнят и любят, и ни минуты не сомневался в том, что службу у него все предпочтут всякой другой службе.

В числе прочих он вспомнил и о Родоне и, узнав, что он служит в одном из южных городов, телеграфировал ему, прося назначить условия.

Родон, в то время уже крупный актер, забыл, вероятно, в ту минуту, кому он обязан и своим именем, и своей известностью, и отвечал Лентовскому, что согласен служить у него с условием получения восьмисот рублей в месяц для него и шестисот рублей для Бельской, без которой он никогда нигде не служил, и, кроме того, требуя два бенефиса себе и один Бельской, все три в разгаре сезона.

Получив такой ответ, Лентовский, в свою очередь, немедленно ответил следующей депешей:

«Вам три тысячи в месяц, Бельской полторы. Бенефисы обоим каждую неделю».

Родон обиделся, и его долго дразнили этим эпизодом.

Возвращаюсь к описанию моих житейских «встреч и знакомств», заранее уже извинившись перед читателями в том, что хронологический порядок в моих рассказах не соблюдается.

Интерес в фактах, а не в последовательности приводимых дат.