Встречи, которых не было

Короче говоря, во всем этом мне очень хотелось разобраться, а решение загадки имело бы, между прочим, не только теоретическое, но и практическое значение. Дело в том, что высокогорные пастбища находятся, как правило, в древних ледниковых долинах с ровным днищем, а в узких эрозионных для пастбищ просто нет места… Если некогда в Саянах существовали мощные, в сотни километров длиной, ледники, то, очевидно, Восточный Саян располагает значительным резервом еще не используемых пастбищ для животноводства. Если же ледники были маленькими, то при дальнейшем увеличении поголовья скота придется изыскивать иные резервы кормов… Стало быть, я только обрадовался бы, подтвердись точка зрения Обручева… Но на сомнения меня наводили не только собственные наблюдения. Я помнил и о противоположной точке зрения… Черского. Да, в той статье, о которой я упоминал выше, Черский определенно писал, что в бассейне Иркута и Китоя в послетретичное время лежали маленькие ледники, а вовсе не такие грандиозные, какими представлял их себе Сергей Владимирович Обручев.

Итак, мне предстояло вмешаться в их заочный спор.

По первоначальным планам отряд наш должен был вновь перевалить через Нуху-Дабан и потом уйти далеко вниз по долине Оки. Уже на месте, взвесив все «за» и «против», Николай Иванович предложил мне отделиться и детально исследовать заинтересовавший меня район, чтобы разобраться в его прошлом.

На том и порешили. А чтобы сразу взять «быка за рога», мы изменили маршрут и пошли в горы не через Нуху-Дабан, а вверх по долине Саган-Шулуты, по той самой, по которой убегали от снегопадов минувшей осенью. А суть дела вот в чем: Саган-Шулута глубоко врезается в склон Мондинской котловины, и мы надеялись, что она поможет нам проверить подлинность морен, вскрыв основания ступеней.

Не знаю, почему эта простейшая мысль не пришла в голову никому из предшествующих исследователей. Сергей Владимирович Обручев, правда, передоверился своему помощнику и потом взял его выводы за основу своей гипотезы. Мы же легко убедились, что ступени — из плотных коренных пород, что это скалистые уступы, лишь сверху прикрытые рыхлыми отложениями. Ни о каких моренах, таким образом, говорить уже не приходилось.

Покачиваясь в седле, я с удовольствием размышлял о новых доказательствах против гипотезы Обручева, когда заметил, что ехавший впереди каравана проводник Дамба остановил коня и что-то говорит Михайлову, показывая вокруг. Подъехав ближе, я понял, что мы находимся на той площадке, на которой провели прошлой осенью последнюю ночь в горах… Еще торчали из земли колышки для палатных растяжек, торчал из ствола лиственницы клин, вбитый для конской упряжи, чернело незаросшее костровище… Но тогда косыми струями несся мимо нас снег, тогда кедры сбрасывали на нас сырые холодные пластины, а теперь цвели цветы, зеленели травы, и лишь черный круг от нашего костра напоминал о прошлогодней буре… И о тех, кто был с Нами в прошлом году, а теперь работал совсем в иных краях. На Обском севере, например. В такой же глуши — в такой, что ни письма не пошлешь, ни телеграммы…

Конь, несколько раз нетерпеливо дернув поводья, самостоятельно принял решение догонять караван.

В Ильчирскую котловину отряд наш спустился днем. Пока мы развьючивали лошадей, Михайлов, устроившись на теплом валуне, занялся какой-то писаниной.

Писал он долго, сосредоточенно и, судя по результатам, успешно, ибо вышло из-под его пера: