Встречи, которых не было

Видите, как все просто. Достаточно построить на хребте, имеющем высоту две с половиной — три тысячи метров, десятиметровую стену, как в Тунке тотчас получится «чистейший юг». А главное, теперь доказано назначение китайской стены!

В такого рода размышлениях, а также в усердных молитвах Черепанов и проводил свое время.

И вдруг эти столь полезные для общества занятия были прерваны: к Черепанову явились местные охотники-буряты и пожаловались, что у них нет свинца. Спустившись на некоторое время с горних высот на грешную землю, Черепанов отдал охотникам весь свой свинец, а потом снял со стенных часов свинцовые гири, сверху покрытые листовой медью, и шутя сказал, что сейчас добудет для них свинец из меди. Буряты по наивности все приняли за чистую монету и ушли от всемогущего начальника потрясенными. Весть о подвиге Черепанова передавалась из улуса в улус; вскоре к нему явился охотник-бурят и выложил на стол куски какого-то темного минерала, «Вот, нойен, — сказал он, — ты сумел медь превратить в свинец, а у нас свинца целая гора, но мы не можем растопить его».

Черепанов узнал графит в темном с металлическим блеском минерале…

Как и все в Восточной Сибири, Черепанов понаслышке был знаком с золотопромышленностью и знал, что графитовые плавильные тигли завозят в Россию из Англии, что золотопромышленникам они обходятся дорого. Поэтому он заинтересовался месторождением, съездил на Ботогол, а в 1842 году по его приказанию крестьянин Кобелев добыл на Ботоголе тридцать пудов графита и доставил его на Иркутский солеваренный завод. Оттуда графит передали на пробу на Тельминскую фабрику, изготовлявшую огнеупорные горшки, но графит, видимо потому, что Кобелев взял его с самой поверхности, забраковали.

Года через два-три после этого Черепанов и Алибер встретились в Иркутске. О чем говорили эти два столь разных человека, угадать трудно. Может быть, Черепанов рассказал анекдот о какой-то француженке, которая так надоела своему супругу, что он обещал заплатить ей по тысяче франков за каждые сто верст, отделяющие их друг от друга, после чего предприимчивая соотечественница Алибера помчалась из Парижа на Камчатку. Может быть, Черепанов упомянул о графите, которому уже не придавал особого значения. Однако никаких практических результатов эта встреча не дала.

В 1846 году Черепанов по каким-то своим нуждам отправился в Петербург и захватил с собой образцы графита, намереваясь предложить месторождение казне. Смысл операции этой совершенно ясен: Черепанов хотел сбыть в казну признанный негодным графит и поручить за это денежное вознаграждение. Но министр финансов Вронченко отказался принять месторождение в казну и посоветовал Черепанову самому заняться добычей графита. Надо ли говорить, что Черепанова менее всего устраивала такая перспектива!

Вот тут-то и прослышал о заявке Черепанова недавно вернувшийся из-за границы первостатейный купец Алибер. Он тотчас наведался к своему сибирскому знакомому и предложил ему триста рублей за право разрабатывать графит. Черепанов, недолго думая, положил даровые деньги в карман, и открытое бурятами Ботогольское месторождение графита перешло в собственность Алибера.

Впоследствии Черепанова поддразнивали, что он за триста рублей продал Алиберу семь миллионов, и мысль эта некоторое время досаждала казаку. Но потом он успокоился. Встретив Алибера через несколько лет, он убедился, что тот пребывает (цитирую) «в таких же «худых душах», как и мы, грешные».

Да, разработка графита далеко не сразу принесла Алиберу известность и богатство. Но из Петербурга в Иркутск он отправился окрыленным.

Проект первостатейного купца Алибера нашел самую горячую поддержку у нового генерал-губернатора Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву. Ведь именно такие люди — образованные, честные, энергичные — и были нужны Муравьеву для претворения в жизнь его замысла: освоить, заселить обширную, но пустынную губернию. Муравьев к тому времени уже знал, что Алибер пожертвовал двенадцать тысяч рублей в пользу жителей Троицкосавска. Но Алибер не скупился и на новые взносы: он делает пожертвование на приют в Иркутске, приношение в пользу католической церкви в городе, участвует в каких-то благотворительных делах и окончательно завоевывает расположение генерал-губернатора.

Но все это для Алибера лишь средства, а не цель. Не задерживаясь в Иркутске, он нанимает рабочих и уезжает в горы.

Так началась для Алибера новая жизнь, жизнь удивительно непохожая на все прошлое, привычное, ставшее, казалось, необходимым. Он перестает интересоваться золотопромышленностью, забрасывает торговлю мехами. Его капитал составляет около восьмидесяти тысяч рублей серебром, и Алибер готов все до последней копейки вложить в новое предприятие, веря, что будет вознагражден сторицею. Уже эти поступки характеризуют Алибера как человека сильной воли, решительного, не останавливающегося на полпути. И последующие семь лет, почти безотрывно проведенные им в горах, на Ботоголе, целиком подтверждают это.