Встречи, которых не было

Что пережил Алибер, вообразить почти невозможно. Снова и снова спускался он в шахту, обследовал выработки, не зная, что предпринять. Ближайшие помощники Алибера, которым успели опостылеть и ледяной голец, и не сулящая прибыли работа, советовали все бросить и возвращаться в Иркутск. Но они работали ради денег, а первостатейный купец пытался воплотить в жизнь свою мечту.

И Алибер принял решение, которое могло прийти либо в минуту помешательства, либо в минуту озарения.

Он приказал долбить сиенит, чтобы разрушить перемычку, отделяющую верхнюю, уже выработанную часть жилы от нижней. Какова мощность этой перемычки — метр или сто метров, Алибер знать не мог. Но он не внял голосу здравого смысла, он потребовал, чтобы его помощники перешли от ненужных советов и рассуждений к делу, а если они не верят ему, если они не хотят работать, он их не задерживает, он найдет людей, которые пойдут с ним до конца.

И вновь в глубине шахты зазвучали взрывы.

Алибер, посуровевший, еще более замкнувшийся в себе, почти не выходил из шахты. Лишь вечером, измучившись за день, он отправлялся по ровной, выложенной плитами дороге на Крестовую вершину, в часовню, которой никто, кроме него, не пользовался, потому что он был единственным католиком в округе. Предзакатные лучи солнца, преломляясь в цветных оконных стеклах, создавали совершенно Особое, неповторимое освещение внутри часовни, и Алибер, этот человек с несгибаемой волей, погружаясь в золотистый полумрак, наивно возносил молитвы своему католическому богу, прося у него помощи. Но он не только молился, он отдыхал. В полной тишине, при странном, нездешнем освещении Алибер находил успокоение среди дорогих ему вещей. И главный алтарь с портретами католических святых, и богато переплетенное Евангелие, покрытое розовой тафтой, украшенное кружевами и гретами, и хромолитографические копии двух картин XIV века на библейские сюжеты — все это было своим, дорогим, связанным с семейными традициями, все это облегчало самовнушение, придавало силы для продолжения почти безнадежного предприятия.

3 февраля 1854 года очередным взрывом в боковой Мариинской выработке выбросило на дно шахты вместе с кусками сиенита графитовые обломки. Их принесли Алиберу. Он взял обломок и… глазам своим не поверил: это был великолепный, ни в чем не уступающий борроудельскому графит, именно такой, о котором мечтал Алибер.

Так случилось невероятное.

В честь боковой Мариинской разведки и весь рудник — уже не воображаемый, а настоящий — получил название Мариинский.

Но удача была слишком велика, слишком неожиданна, чтобы так просто поверить в нее. Алибер срочно упаковал лучшие образцы графита и поскакал в Иркутск, чтобы подвергнуть его лабораторному анализу. Когда тщательный анализ подтвердил самые смелые предположения Алибера, первостатейный купец, геолог и астроном-любитель сделал доклад в Сибирском отделении Императорского русского географического общества.

Вот как сам Алибер характеризует графит в статье, опубликованной Географическим обществом: «Открытый сибирский ботогольский графит по свойственной ему крепости отлично распиливается во всю длину куска, по желанию даже на самые тонкие части и имеет притом чрезвычайную плотность (что и составляет высокую его ценность, ибо кусок самого лучшего природного графита, быв превращен в порошок, сделался бы уже совершенно ничтожным), а потому будет употребляться, как и прежний знаменитый комберлендский, в натуральном виде, и из него можно будет делать все виды карандашей, означаемых в Англии по сортам известными, принятыми там литерами. Приготовленный из сибирского графита карандаш мягок, цвета самого приятного, легко и скоро уступает резине, не оставляя никаких следов писанного, а между тем не стирается от прикосновения других тел и, наконец, принимает без повреждения самый тонкий очин, который нескоро требует возобновления, как это повторяется беспрестанно на карандашах искусственных».

Убедившись, что драгоценного графита в шахте много, что находка не случайна (в короткий срок было добыто около двадцати пяти пудов), Алибер воспрянул духом, будущее виделось ему в самых радужных красках. Алибер не сомневался, что настала пора великих свершений, что через некоторое время он создаст в Петербурге карандашную фабрику, ни в чем не уступающую заведениям знаменитого Брокмана, и наладит выпуск карандашей, превосходных по качеству, дешевых, доступных по цене всем сословиям. Увлекаясь, Алибер мечтал учредить карандашную фабрику уже в январе следующего 1855 года, причем фабрику обширную, способную конкурировать с иностранными не только в России, но и за рубежом. И конечно, он верил, что карандаши его станут известными всему просвещенному миру!