Встречи, которых не было

…Что-то роковое было в подборе тех людей, начиная с самого Пояркова, которые отправились в первый русский поход на Амур… Знатнейшие люди даурского городка добровольно вышли из-за его спасительных стен и согласились сидеть в аманатах; дауры доставили изголодавшимся казакам съестные припасы… Веди тут казаки обычную свою политику — укрепись, держи аманатов и требуй дани, они, видимо, продержались бы до весны и с прибылью ушли обратно. Но отряд Пояркова в основном состоял из неуспевших попасть в тюрьмы новоприборных служилых людей, а не староприборных, и потому, наверное, допускали они оплошности роковые.

Юшке Петрову, например, уже на следующий день после получения мирным путем дани взбрело в голову присоединить к той дани и весь город… Сначала он потребовал, чтобы дауры пустили его отряд в город, на что аманаты резонно ответили: русских, мол, видим мы, впервые, обычаев их не знаем и лучше жить пока врозь… Тогда Юшка Петров, взяв для чего-то с собой знамя, пошел со служилыми к стенам города. А жители городка не простаки все-таки были, поняли они, что за крестным ходом последует, и когда Юшка Петров двинулся на приступ, то сразу же попал в окружение: из ворот, из подлазов выбежали вооруженные дауры, откуда-то со стороны прискакали конные воины, сидевшие, наверное, в засаде, и Юшка, бросив десятерых раненых на поле боя, едва удрал в свои юрты. Три дня держали казаки оборону в юртах, а потом бежали дальше, обратно на Умлекан, и пришли туда, естественно, не в самом лучшем виде.

Возвращение в острог разбитого отряда Юшки Петрова — это кульминация в цепи трагических событий.

В расспросных речах — а в Якутске велось следствие по делам экспедиции — рассказывается, что, когда отряд Петрова подошел к острогу, Поярков вышел и спросил служилых людей, с добычей ли-де они пришли, и они-де, служилые люди, ему, Василию, сказали: «Не томко-де што с добычею, и свое потеряли», и Василий-де их в острог пустил.

В острог пустил… «И после того голодную смертию померло тех служилых людей, которые из-под острожку пришли, 40 человек», — сообщает сам Поярков.

Можно ли — с каких угодно позиций — оценивать дела экспедиции после поражения Петрова как безнадежные и непоправимые? Восемьдесят человек, вооруженных «огненным боем», оставались большой силой, и, начни Поярков активные действия, все сложилось бы иначе, — это, по-моему, бесспорно.

Но Поярков не изменил самому себе. Голодно было всем, но по-разному. У тех, кто не покидал острога; хлебные запасы сохранились, у Пояркова в том числе, что же касается прочих… «А говорил он, Василий, так: «Не дороги-де они, служилые люди, десятнику-де цена десять денег, а рядовому-де — два гроши»», — сообщили якутскому воеводе оставшиеся в живых казаки… Поярков на сыске уверял, что не говорил таких слов, но если он даже и не говорил их, то действовал, безусловно, по такому принципу.

А чтобы действовать по такому принципу, без террора не обойтись, и тут Поярков попал, что называется, в свою стихию. «И, будучи Василий Поярков на государеве службе, служилых людей бил и мучил напрасно… — сообщают челобитчики, — а иных своими руками прибил до смерти».

К весне подошли к концу припасы и у тех, кто сохранил их в острожке, и тогда Поярков осуществил хитро задуманный план: он решил захватить остатки хлеба хотя бы у части казаков. Казаки жили недружно, что и не удивительно в, такой обстановке. Каждый таил свое от всех остальных, но вскоре небольшие, измеряемые гривенками, то есть фунтами, запасы двенадцати человек оказались в руках у Пояркова и его сообщников.

— По-разному рассказывается об этом в расспросных речах.

Казаки, подавшие воеводе челобитную от имени пятидесяти участников похода, рассказывают так: «…и, пограбя у них хлебные запасы, из острожку их вон выбил (то есть речь идет о Пояркове. — И.3.), а велел им итить есть убитых иноземцев, и те служилые люди, не хотя напрасною смертию помереть, съели многих мертвых иноземцев и служилых людей, которые с голоду примерли, приели человек с пятьдесят (то есть участников похода Петрова, выброшенных после смерти под стены острога. — И.3.)».

Вот рассказ промышленного человека Панкратов Митрофанова: «И Василий-де Поярков учал им, служилым людям, говорить: «Кому-де не охота в острожке с голоду помереть, и они б-де, служилые люди, шли на луг к убитым иноземцам и кормились, как хотят», и пошло-де их на тот луг, служилых людей, десять человек: Кручинка Родионов с товарищи, да после того выслал его, Панкрашцу (рассказчика. — И.3.), да Ивашку Москву; и ему-де, Василию, почали бить челом служилые люди. Юшка Томской Кислой и иные служилые люди, а имена их не помнит, чтоб он, Василий, у тех служилых людей, которые вышли на луг, хлебные запасы обыскал и взял, и Василий-де Поярков у тех служилых людей, хлеб и те запасы, что у них сыскалось… взял, и они-де, служилые люди, которые мертвых иноземцев ели, иные-де ожили, а иные померли…»