Встречи на аэродромах

Все, кто имел отношение к методической стороне предстоявшей работы, активно восстали против такого варианта.

— Давайте сравним, — говорили мы. — Что более вероятно: потеря человеком способности к разумным поступкам или элементарный отказ радиосвязи — какое-нибудь там непрохождение волн, например? Вспомните хотя бы летчика-истребителя! Тоже один, никого рядом нет, а, скажем, в ночном полете он и не видит ничего, кроме своей кабины. И ничего — справляется...

Королев эти соображения воспринял, без преувеличения, мгновенно. Он вообще был очень скор на то, чтобы понять точку зрения оппонента (хотя порой железно непробиваем на то, чтобы с ней согласиться), а тут, как выразились бы дипломаты, достижению взаимопонимания дополнительно способствовало авиационное прошлое Сергея Павловича.

С авиацией он был связан смолоду. Принадлежал к той самой яркой корпорации пилотов и конструкторов — зачинателей советского планеризма, — которая впоследствии дала Большой авиации конструкторов О. Антонова, С. Ильюшина, А. Яковлева, летчиков-испытателей С. Анохина, В. Расторгуева, И. Сухомлина, В. Степанченка, В. Федорова, В. Хапова, И. Шелеста и многих других.

Королев в молодости сконструировал несколько интересных планеров — от первой пилотажной «Красной звезды» до первого же ракетопланера СК-9, — а кроме того, и сам немного летал как пилот. И очень любил вспоминать об этом:

— Я-то ведь тоже летчик!

Или:

— Мы, летчики, это понимаем...

Возражать тут не приходилось — он действительно понимал. И всячески стремился в новом деле освоения космоса как можно больше использовать многолетний опыт авиации. Не случайным, конечно, было и то, как настойчиво привлекал он опытных летчиков-испытателей к работам, связанным с полетами в космос человека.

Не мудрено, что идея о передаче в случае необходимости «магического числа» космонавту на борт по радио была им забракована немедленно.

— Дадим ему это чертово число с собой в запечатанном конверте, — сказал Главный.

Откровенно говоря, такое решение тоже не показалось нам стопроцентно удачным. Мало ли что там может случиться в невесомости — еще уплывет этот конверт в какой-нибудь закоулок кабины, ищи его потом! Но попытки продолжить обсуждение вопроса Королев категорически пресек:

— Все. Дело решено. Об этом уж и в Москву сообщено...

Последний довод действительно закрывал путь к дальнейшим дискуссиям: раз «сообщено» — то все.

Единственное, на что удалось уговорить Сергея Павловича, это что запечатанный конверт будет приклеен к обшивке кабины рядом с креслом космонавта. Достаточно подсунуть палец под печать, сорвать ее — и раскрывшиеся лепестки дадут возможность увидеть число, написанное на внутренней поверхности задней — приклеенной к обшивке — стороны конверта.

* * *

Для реализации принятого решения Королев назначил специальную комиссию, которая должна была на месте проверить, как слушается магического числа система включения ручного управления, правильно ли оно написано в конверте, как укреплен и запечатан — в присутствии означенной комиссии — этот конверт, — словом, сделать все положенное, чтобы «закрыть вопрос».

Тут же таинственным шепотом нам было названо и само число — сто двадцать пять.

Председателем комиссии был назначен генерал Каманин, а в ее состав входили ведущий конструктор корабля (тот самый, который накануне в популярной форме разъяснил Королеву, почему тот не имеет права объявлять ему выговор), автор этих записок и еще два или три человека.

...И вот специальный лифт поочередно доставляет нас на верхнюю площадку ферм обслуживания ракеты — туда, где находится круглый люк — вход во внутренность космического корабля.

Отсюда, с высоты хорошего небоскреба, открывается широкий вид на бескрайнюю, еще не успевшую выгореть пустынную степь.

Красиво! На редкость красиво...

— Вряд ли какая-нибудь другая комиссия имеет такие бесспорные основания именовать себя «высокой», как наша, — замечает один из нас.

Все охотно соглашаются с этим лестным для собравшихся замечанием, и комиссия приступает к делу.

Я залезаю верхней половиной туловища внутрь корабля (залезать в него с ногами категорически запрещено!) и поочередно набираю произвольные трехзначные цифровые комбинации, которые мне подсказывают Каманин и другие члены комиссии. Все в порядке: умная система блокировки знает свое дело — я набираю: 644, 215, 335, 146, а надпись «управляй вручную» не загорается, ручное управление не включается. Но стоит набрать 125 — и система оживает!

Тут же мы убеждаемся, что все в порядке и с конвертом.

Можно спускаться вниз. Я вижу, что все члены комиссии это делают с такой же неохотой, как я. Отрываться от корабля — первого пилотируемого космического корабля в истории человечества — страшно не хочется!

Но дело есть дело. Мы спускаемся на землю и, вернувшись в монтажно-испытателъный корпус, составляем, как оно и положено, акт обо всем, что было осмотрено, проверено и установлено нашей комиссией, которая так и осталась в устном космодромном фольклоре под наименованием — «высокая».