Встречи на дороге

Вот мы и пришли. Заходите. В комнате только одна картина. Она — ваша, а я сейчас, на минутку. Только дайте вашу руку, мы ведь должны проститься. Так я сейчас, заходите…

…Больше я его не видел, он не вернулся. Картину я отдал в музей. Итальянка действительно оказалась прекрасна, но второй фигуры, о которой говорил Эльф, не было…

Песок пустыни

Какую-то странную грусть навевают на меня эти два слова: песок пустыни. Я вижу бескрайние просторы и сухую, безжизненную почву, раскаленные солнцем гряды холмов и звенящий шорох мириад песчинок. Неужели это когда-то была земля или камни? Как случилось, что они умерли, превратившись в желтый прах? Конечно, можно представить, как веками волны дробили скалы, как солнце калило их на медленном огне, как ветер обтачивал их, но мыслимо ли, что эти стихии, дарующие жизнь всему сущему, столь жестоко отняли ее у этих обездоленных просторов? И когда я сжимаю в ладони горсть песка, мне кажется, что я касаюсь самой смерти. Но что с ним было до этого последнего превращения, какая бурная и прекрасная жизнь, какой долгий, завидный или странный путь он прошел? О чем он помнит? Я верю, что в миражах пустыни, как в сновиденьях, встает память о том прошлом, что когда-то она переживала. Волшебные дворцы, полноводные реки, пестрота цветущих садов, стройные колонны храмов…

Я не стал бы размышлять об этом вслух, если бы не встреча с человеком, который любил пустыню и вышел из нее с неопаленным сердцем.

Я не помню, когда он появился в нашем городе. Его черный слуга снял дом на самой окраине и появлялся на людях только затем, чтобы приобрести провизию для своего господина. Расспросы любопытных горожан мало проясняли дело. Негр говорил, что они прибыли издалека и его хозяин болен. Это сообщение заметно охладило интерес к чужестранцу — люди боялись заразы.

Я давно интересовался медициной, и некоторые успехи в этом деле даже создали мне неплохую репутацию, однако не в моих привычках было являться незваным.

И вот как-то, возвращаясь домой, я увидел его слугу у своих дверей. Нетрудно было догадаться о сути дела: таинственный незнакомец нуждался в помощи. С некоторым трепетом я переступил порог его дома.

Его звали Талэм Ибн-Салама, это имя было получено на Востоке. Несмотря на смуглый цвет кожи и слегка раскосые глаза, в нем угадывался европеец. Но главное — его положение было отчаянным: он умирал и помочь ему было невозможно. Он и сам понимал это, но хотел удостовериться.

— Благодарю, что вы пришли, и трижды, что не стали вводить меня в заблуждение. Я прожил одинокую жизнь, смерть для меня не страшна, но бывают причуды — в последний час видеть чье-то участие. Если вы согласитесь провести со мной эту ночь, я расскажу вам про Песок Пустыни.

И вслед за этими словами я словно вошел в страну чудес и пережил его жизнь так, будто она была моей собственной.

Опираясь на мое плечо, умирающий ввел меня в большую пустую комнату. Негр внес старое зеркало в золоченой раме и шкатулку с простым песком. Заходящее солнце отразилось в потускневшем стекле и застыло в нем. Я взглянул на часы и посмотрел за окно. На улице давно стояла непроглядная темень, а в доме Талэм Ибн-Салама из зеленоватых глубин древнего зеркала светило отраженное солнце.

С детских лет Талэм питал страсть к путешествиям, особенно привлекал его Восток. Много дорог прошел он с караванами купцов, и никогда ему не надоедал звон колокольчиков, мерный шаг верблюдов и бесконечная череда песчаных волн, то нежно-округлых, как человеческое тело, то косматых и грозных, то сглаженных и плоских, зовущих к горизонту своей бесплодной тоской. Однажды караван, с которым ехал Талэм, остановился на ночлег, и путники, окружив себя кольцом костров, торопливо передавали друг другу снадобье и читали заклинания, чтобы скорее заснуть. Талэму объяснили, что это нечистое место, что погонщики верблюдов уже третий день в час заката видят белый караван, который идет где-то рядом, не приближаясь и не удаляясь от них. Это грозит несчастьем. Горе тем, кто окажется в караване димиссов, заключили спутники Талэма, проверяя на себе амулеты.