Встречи на футбольной орбите

По прошествии некоторого времени от его респектабельности не осталось и следа. Среди «играющих» людей, для которых игра была профессией, пронесся слух – «Алойша пустошвили»: надо сказать, в этом кругу иронические словообразования кличек на редкость точны. Наш герой говорил с грузинским акцентом и с деньгами у него действительно стало туго. На ипподроме появилась его жена, внушительная дама, и, довольно активно действуя, принудила Алойшу отправиться с ней домой.

Но к началу очередного заезда его уже видели порхающим с этажа на этаж. Надвигался финансовый крах. В кредит не верили. И он решил, как позже мне рассказывал, «поправить дела одним ударом». Договорился с пятью участниками заезда выпустить худшую лошадь на первое место. Но когда лошади подходили к столбу в обусловленном порядке, «какая-то кляча вышла вперед». Его «заложил» предпоследний по шансам участник, рассудивший, что раз три фаворита не едут, а последнюю «неходячку» он сам легко обыграет, то ему выгоднее найти другого хозяина.

Старая как мир перепродажа обусловленной беговой сделки доканала игровую карьеру Алойши, а вместе с ней и служебную. Он оказался растратчиком.

Впоследствии, отбыв срок наказания, он превратился в бегового «жучка». Перевоспитания не произошло: микроб «сухого алкоголизма» поразил его необратимо. Игра в любом проявлении стала его стихией. Он услужливо бегал в кассу, выполнял просьбу взять билет, ходил за папиросами, торговал с наценкой афишками. Семья – жена и дочь – махнула на него рукой: он нигде не работал, придумав себе отговорку, в которую якобы верил, – «покрою задолженность государству и тогда с чистой совестью пойду работать».

Беговые «жучки» – ракушки, налипшие на подводной части судна. На свои деньги они не играют, у них попросту их никогда нет. По мелочи подрабатывают на игру тем, что «жукуют», то есть назойливо советуют сыграть «вернячка» новоявленному посетителю. Лошадь проиграла – с него взятки гладки, выиграла – он тут как тут. Эта разновидность любителей легкой наживы, скорее, комическая, чем опасная, чрезвычайно назойлива. Излюбленной жертвой их прилипчивости были заметные в Москве люди из литературно-артистической среды.

Николай Робертович Эрдман, писатель-драматург, автор нашумевшей в двадцатые годы пьесы «Мандат», тонкий знаток человеческих душ, любивший наблюдать воскресную «суету сует» на ипподроме, не устоял под натиском погрузневшего – «ничего, кроме портвейна», – Алойши, вымогающего очередной рубль, чтобы поставить «вернячка».

Ритмично разделяя паузами свои громкие «ха-ха-ха», от души смеялся над ситуацией Николай Николаевич Асеев, хорошо разбиравшийся в рысистых лошадях, любивший беговое дело, в подтверждение чего преподнес А. Г. Бондаревскому сборник своих стихов с шутливой дарственной надписью:

Александру Бондарю,
От которого горю,
Хоть горю и прогораю,
Но, а все ж его играю…

В отличие от Николая Робертовича, игрока-дилетанта, Николай Николаевич был в играх мастер, как говорится, на все руки. Не раз он, иронизируя за карточным столом – «под выходной», – выигрывая очередную ставку в покер, приговаривал: «Вот Владим Владимыч написал про меня – «хватка у него моя», – так ведь это в поэзии, а за зеленым столом хватка у меня Некрасовская…»

В ложе беговых трибун Асеев потешался над доверчивостью драматурга, согласившегося поставить «на двух одров».

Опрокинув мнение знатоков, первый «одер» пришел к столбу победителем. По правилам игры надо ждать, что второй «одер» в последующем заезде также закончит дистанцию первым. Эрдман проверил билет, он был на месте: в верхнем кармашке пиджака. «Николай, зажми в кулак», – шутя сказал я, как и Асеев, не допуская выигрышного варианта. Нервически улыбался и Алойша: удача сулила большие деньги – щедрость Эрдмана была общеизвестна.

Несмолкаемый гул стоял на трибунах, когда эрдмановская кобыла, кажется ее звали Крушина, финишировала к столбу победительницей.

Выдача была баснословная. Алойша со всех ног бросился из ложи в кассу. Мы последовали веселой возбужденной гурьбой за ним.

Кассирша взглянула на билет и затем с молчаливой укоризной на Эрдмана. «Билет старый, проигранный в более ранних заездах», – усовещающим тоном сказала она.

Алойши и след простыл. Он прятался от нас где-то в самых отдаленных закоулках трибун, «в камышах». После войны я его больше не видел.

С годами я к бегам стал остывать. Посещаю ипподром только в праздники. Совсем перестал бывать Николай Эрдман. Заперся, не выходя на улицу из своей квартиры в проезде Художественного театра, Николай Николаевич Асеев, лишь по телефону интересовавшийся: «Что там делается на дорожке?» Потом они ушли из жизни.

А делается все то же: «порядок бьет класс!»

Глава 3 ПОИСК